— Вот это представление! — прокомментировала женщина в платье, стоявшая рядом со мной. — Сумасшедшая девка! Совсем голову потеряла! Вот что происходит, когда отклоняешься от родовой деятельности! Забирают всё!
Я вытаращила на неё глаза. Женщина стояла не одна, а с ребёнком.
— Тётенька никогда не станет прежней? Здоровой? — спросила её девочка в лиловом платье. — Её вещи отобрали навсегда?
— О, милая Лиззи, такие как эта никогда и не были здоровыми! Брак с рождения! — Девочка нахмурилась и мать нажала пальцем на кончик её носа. — Не печалься, моя дорогая, власти попробуют её исправить на время! Но такое не лечится, и это совершенно естественно! Её вещи распределят среди нуждающихся!
Рыдающую Тришу обходили за три километра. Словно она была заразной. Ни одна пассажирка не проявила сочувствие к бывшей ведущей новостей, не предложила помощь, а девушка всё ныла и ныла, подвывая и всхлипывая. Я начала подозревать, что саранкам категорически запрещается плакать, а когда их всё-таки прорывает — остановиться они уже не могут.
— Внимание несовершеннолетним. Комендантский час вступает в силу через пять минут, — объявил громкоговоритель.
Я ойкнула и засеменила в спальный отсек, который по чистой случайности, находился на одной траектории с рыдающей Тришей. И заметила одного неравнодушного — невольного брата Марьяны. Он подкрадывался к Трише, в своём стриптизном, кожаном наряде, словно охотник в лесу: за рекламными голограммами и вазонами с растениями, через столики, скамьи… При иных обстоятельствах, я бы посчитала это забавным, а сейчас просто надеялась, что хотя бы он уведёт девушку до того, как её морально сожрут местные матроны.
Дойдя до цели, слейв опустился перед Тришей на одно колено, и та вцепилась в него руками, поднимая заплаканные глаза с потёкшей косметикой. Брат Марьяны взял её лицо в ладони — как в фильмах, перед поцелуем, — и девушка затихла. Вблизи она казалась такой доверчивой, такой уязвимой! Как ребёнок! Даже не верилось, что вчера эта бизнес-леди хлестала слейва до крови в публичном месте, без совести и жалости.
Я решила, что теперь с ними всё будет хорошо, и ускорила шаг, проходя мимо. Но прежде чем завернуть за угол, услышала деловой вопрос «стриптизёра», адресованный Трише:
— Моя госпожа желает узнать, не хотите ли вы дать интервью?
И на что я надеялась?
— Внимание несовершеннолетним. Комендантский час вступил в силу. Выходящим на станции «Террана столичная» просьба дождаться сопровождающих, а также подтвердить посадку перед тем, как покинуть каюту, — раздалось в спину, когда я шагнула в номер.
Сенсоры считали прибытие жильца и в каюте загорелся свет. Мусорщики сидели на полу, вытянув вперёд ноги. При виде меня Любовник подскочил на месте и ударился головой о столик, а Бородач сцепил руки в замок, словно на него надели наручники. Выражение его лица тщательно скрывали непричесанные волосы.
— Рады видеть вас, госпожа, — поприветствовал Любовник, держась на расстоянии.
Я не стала спрашивать, что они решили с едой. На столе ничего не осталось, и ладно. А вот на постели лежал объёмный конверт в красной оберточной бумаге, бликующий в свете ламп. Лежал так, что со входа напоминал красный ромб.
— Это бросили в ваше почтовое отверстие, — сказал Любовник, и кашлянул в кулак. — Я имел смелость переложить его, чтобы вы нечаянно не наступили.
Я почувствовала дрожь, пробежавшую по позвочнику.
— Что там внутри? — спросила я на выдохе, и заметив страх в глазах слейва, уточнила: — Ты же притрагивался к нему, что там по ощущениям?
— Что-то... мягкое и лёгкое, — неуверенно ответил Любовник и обиженно сжал кулаки. — Я перенёс его очень аккуратно.
Я зацепила простыню пальцами и потянула в сторону. Конверт двинулся следом. Лёгкий. На взрывчатку не похож, скорее набит стопкой вещей. Впрочем, что я знала о технологиях будущего? Может, конверт накачали ядовитым газом. Из тех, которые сражают наповал, разъедая глаза и дыхательные пути. Я даже до двери не добегу. И орудие убийства не найдут — вентиляция в каюте работала на ура.