— Ведро придется выбросить, — замечает кто-то. — Не можем же мы им пользоваться, раз из него пила скотина.
— Отмоется. Мы его почище вымоем и поставим две заплаты, так оно станет лучше нового.
Тот, кто следит за событиями на площади, закричал:
— Ну вот, разве я не говорил? Ручка отходит в сторону!
Анибал стукнул кулаком по столу.
— Пойду предупрежу; если мы не поставим их на место, эти варвары все у нас переломают.
К счастью, приятели вовремя успели удержать его за руку и, прежде чем старик добрался до двери, проход был прегражден.
— Дядюшка Анибал… Ну, дядюшка Анибал… — ласково уговаривают они его, и вдруг раздается чей-то голос:
— Глядите, что это у них там, а?
Все замерли, разинув рот от изумления: всадники, сидящие на краю колодца, достают из кожаного патронташа маленькие кусочки металла, сверкающие на солнце, как монеты.
— Пули, — торжественно объявляет трактирщик. — Они пересчитывают их, чтобы дать отчет начальнику караула.
VI
Жандармы, чье поведение обсуждали в таверне, уселись у ворот скотного двора. Они расстегнули мундиры, расположились поудобнее и, задумавшись каждый о своем, наблюдают за курами, копошащимися в земле около колодца, в тени, падающей от лошадей. Перед стражами порядка стоят котелки с едой и каски, карабины прислонены к стене загона; над ними — солнце в зените и край крыши, дающий немного прохлады. Жандармы ожидают, когда их сменят, они покинули полицейский участок затемно и оставили позади себя немало километров.
Это солдаты Леандро, сержанта из Поселка. Они прибыли в Симадас в сумерках, ориентируясь по огонькам, по лаю собак на фермах или, что всего вернее, полагаясь на великолепную память лошадей, успевших в ночных дозорах изучить здешние тропинки.
— Наша система ни к черту не годится, — высказал свое мнение один из солдат, отдыхающих сейчас у загона. — Рано или поздно бродяги все равно пронюхают обычный маршрут патрулей и, ясное дело, постараются избегать его. Тем не менее, — признал он, — это самый надежный способ прибыть к месту назначения и, кроме того, самый скорый. Привязать где-нибудь лошадь и тащиться на своих двоих куда труднее и даже рискованнее; во время пешего перехода жандармы нередко теряют тропу и бродят в темноте, не в состоянии отыскать дорогу без привычных указателей: огонька, крика петуха-полуночника, а главное, без собачьего лая.
Иное дело верхом: чуткая к малейшим шорохам, лошадь никогда не собьется с нужного направления, различая в ночи самые далекие отзвуки, инстинктивно обходя канавы и рытвины; найдя тропинку, она дрожит от радости и бросается вперед с удвоенной энергией, и, если животное с таким тонким нюхом почует след или запах, никакая сила на свете не сможет его остановить. Тогда разумней всего отпустить поводья, вверяя себя скакуну, его поразительной способности запоминать дорогу.
— Что новенького? — кричали солдаты Национальной гвардии, подъезжая к ярко освещенной ферме, хижине пастуха или воротам господского дома, охраняемым сворой собак.
Им не всегда отвечали сразу. Чаще сперва осторожно приоткрывались ставни, и всадники пядь за пядью обшаривали лучом карманного фонарика стены и ворота, разгоняя ночные тени.
— Эй, хозяин! Это полиция!
В Майа их встретил управляющий с громадной овчаркой на поводке. За чашкой кофе он рассказал о рыскающих поблизости шайках крестьян. Солдаты слушали, сочувственно кивали головами, однако не спешили выполнить свой долг. Они знали, что речь идет о безработных батраках, пытающихся подстрелить в полях какую-нибудь дичь, — чтобы не умереть с голоду.
— Если сюда не примешалась политика, это еще полбеды, — пытались они успокоить управляющего.
— То есть как это полбеды?! Значит, охота разрешается и после закрытия сезона? Разве это не преступление, господа жандармы? Разве браконьеры не наносят ущерба чужой собственности?
Верховые сержанта Леандро привыкли к подобным жалобам на голодных бродяг. На заре, в неверном свете занимающегося дня, им предстояло отправиться в дубовую рощу на поиски бездомных, застать их врасплох и, выгнав ударами дубинки из зарослей кустарника, обратить в бегство.
Обычно они настигали крестьян в пахнущем утренней свежестью лесу поодиночке или небольшими группами. Все, что попадалось этим несчастным под руку, будь то зайчонок или старая облезлая птица, гибло. Затем они выбегали на дорогу и, потрясая перед носом путников и туристов своей добычей, просили: