В спальне полицейского участка он выпил залпом три ковша воды, которые подал ему молодой солдат. Его освободили от наручников, а потом сержант Леандро привел трех новобранцев, чтобы и они запомнили преступника. Пока арестованный утолял жажду, полицейский, крепко держа его за запястье, наблюдал, как тот жадно глотает воду, и снова не мог не вспомнить животных, которые удовлетворяют свои естественные потребности так же самозабвенно.
— Ну и силен же ты, старина! Вливаешь в брюхо больше воды, чем иная лошадь.
Улыбка столичного жандарма и его манера говорить были совсем юношескими, да и лицо гладкое, как у мальчишки. Зато ногти были тщательно отполированы, он носил перстень с печаткой и замшевый жилет. Этот юный полицейский, лощеный горожанин (судебный следователь, как обычно именуют себя подобные личности на том основании, что занимаются политическими делами), являлся полной противоположностью задержанному — низкорослому крестьянину, иссушенному солнцем.
— Ах как хорошо! — с облегчением вздохнул жандарм, швыряя наручники на кровать. — Пусть надевают кольца новобрачные. А мы теперь в разводе.
Находящийся в спальне солдат улыбнулся и, все еще продолжая улыбаться, взглянул на крестьянина. Тот казался измученным, отупевшим от долгого бодрствования. Он растирал затекшее запястье, пошатываясь из стороны в сторону, обутый в огромные грубые башмаки, чересчур тяжелые для его тщедушного тела. Башмаки эти напоминали молодому солдату глыбы цемента, колодки или железные сапоги для пыток — что угодно, только не обычную обувь.
Несколько часов на ногах, бессонная ночь, потом другая (а сколько их еще предстоит?), и арестант начинает корчиться от боли; веки его смыкаются, точно налитые свинцом; ноги, стиснутые железными сапогами или глыбами цемента, распухают и сплошь покрываются язвами. Потому что кровь плохо циркулирует и застаивается в нижних конечностях. Они становятся страшно чувствительными; кажется, что внутри их что-то растет, ощетинивается колючками, и шипы эти, не дай бог, вот-вот прорвут кожу, — тогда и начинаются галлюцинации. Те самые галлюцинации, о которых столько рассказывают солдаты Национальной гвардии, некогда служившие в Алжубе, Кашиасе или других тюрьмах для политзаключенных (служил там и Леандро, тогда еще капрал). Кошмарные маленькие призраки! Говорят, сначала мерещатся на полу какие-то точки, простые безобидные пятнышки, рассеянные тут и там, но вот они превращаются в насекомых, тараканов или жуков-скарабеев и, взбираясь по ногам, бегают по всему телу, копошатся, так что узники подчас теряют сознание.
И молодой жандарм, невзирая на свой мундир, нередко ощущал неловкость и беспокойство в этих стенах, понемногу он понял, почему здесь такой тусклый свет, такая тишина и так душно. Он не осмеливался произнести хотя бы слово, не смел (должно быть, мешала совесть) посмотреть в лицо крестьянину, а между тем чувствовал себя его тайным сообщником, словно и он сам находился во власти судебного следователя из Лиссабона. Он пробормотал совсем тихо: «Живой труп» — и изо всех сил старался не замечать больше этого призрака и его мучений.
— Можно у вас раздобыть кусок пеньковой веревки?
Это спросил столичный полицейский. Внимание его полностью было поглощено потолочной балкой, он пристально разглядывал ее, производя в уме какие-то расчеты. Потом попросил принести моток бечевки, примерно метра на четыре-пять. Ему дали совсем новый моток, но он лишь досадливо поморщился. Другая веревка тоже не понравилась: слишком толстая. Наконец, он удовлетворился обрывками шпагата, каким пользуются туристы, разбивая палатки.
— Вот это подойдет.
Он связал куски шпагата и, когда получил нужную длину, влез на стул и закрепил шпагат на перекладине потолка.
— Если вы собрались вешаться, то у нас отыщется и более прочная веревка, — пошутил солдат, заинтригованный этими непонятными приготовлениями.
Неожиданно для себя он вдруг с улыбкой подмигнул тщедушному крестьянину. Но глаза несчастного застилал туман. Он моргал, щурился, потирал запястье и все раскачивался взад и вперед. Беглого взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что это поденщик, один из тех, что артелями бродят по стране в поисках работы, — челка на лбу, короткие усики, жилет и рубаха из полосатого коленкора. Чем же он занимается? Пахарь? Конюх? И откуда его привезли? В какой тюрьме содержали раньше? Сколько ночей он провел без сна в этих ужасных ботинках? И молодой солдат спросил:
— Откуда этот человек?
— Откуда? — переспросил полицейский, увлеченный своим занятием. Он спрыгнул на землю. — Издалека. Это залетная пташка, но на сей раз прямехонько угодила в силки. Так я говорю, товарищ?