Глазам космонавтов предстал мрачный, скупо освещённый далёким Солнцем, неприветливый и холодный мир.
Космопорт Европы был построен и оборудован свыше пятисот лет тому назад, и на нём, как и на Плутоне, можно было, ничего не опасаясь, принять фотонный корабль.
Гигантское поле, имевшее в длину до ста километров, было не искусственным, а природным. С одной стороны к нему примыкал невысокий горный хребет, и там, хорошо защищённые от фотонного излучения, стояли здания технической службы порта.
Впрочем, они мало походили на здания. Низкие, словно прижатые к земле, без окон, они больше напоминали огромные, тщательно отшлифованные каменные глыбы.
Люди здесь никогда не жили. Вся служба космопорта находилась в ведении кибернетических машин, непосредственно связанных с космодиспетчерской станцией.
Повинуясь сигналам порта и пользуясь совершенной системой пеленгации, Второв посадил космолёт точно на указанном ему месте, на самой середине поля.
Когда рассеялся туман испарившихся слоёв почвы, рядом с «Лениным» опустился аппарат, казавшийся пигмеем возле гигантского тела космолёта.
Он опустился на землю без малейшего признака пламени дюз. На борту носовой части чернели буквы и цифры: «ЦМП-258».
— Буквы похожи на наши, а цифры такие же.
— Видимо, — отозвался Виктор Озеров, — на Земле овладели антигравитацией. Иначе я не могу себе представить, как он мог опуститься на Европу, лишённую воздуха, так плавно и так легко.
— Да, совсем новая техника.
Они покинули пульт, за которым провели бессменно восемнадцать часов, и перешли в радиорубку.
Кривоносов только что принял приветственную радиограмму Стронция.
— Он спрашивает, когда мы покинем корабль и перейдём к нему.
— Разве он не боится соприкосновения с нами? — недоуменно спросил Второв.
— По-видимому, нет.
— Он говорит по-русски?
— Нет, по-английски.
— Почему он пользуется телеграфом, а не радиотелефоном?
— Не знаю. Но на мой ответный привет по телефону он не ответил. Пришлось повторить по телеграфу.
— Они плохо владеют языком, — сказал Вильсон.
— Передавайте!
Второв продиктовал длинную радиограмму. Стронций ответил, и начался долгий разговор по радио.
Оказалось, что Стронций — один из диспетчеров с Цереры. Ракетоплан захватил его по пути от Марса к Европе. Кроме него, на борту «ЦМП» были ещё двое: второй пилот Кассий и врач-космолог по имени… Пётр.
Это имя прозвучало неожиданно. Космонавты никак не ожидали услышать столь простое и знакомое имя.
— Стронций, Кассий и Петя, — сказал Кривоносов. — Удивительное сочетание!
— Этот «Петя», видимо, крупный врач, — заметил Озеров. Не вздумай назвать его так при встрече.
— А кто их знает, как у них принято!..
Стронций сообщил, что экипаж «ЦМП» проведёт весь срок карантина вместе с экипажем «Ленина». Это отчасти объяснило его непонятное «бесстрашие». Риск заражения неизвестным микробом существовал, и им нельзя было пренебречь. Хотя ни один из космонавтов не заболел неизвестной болезнью, нельзя было поручиться, что эта болезнь не проявится впоследствии. Ведь экипаж «Ленина» высаживался на многие планеты, а на Грёзе находился длительное время. Диспетчеры Цереры уже знали об этом.
К тому же, на Грёзе члены экипажа не пользовались биологической защитой.
Выяснилось, что покинуть Европу и перелететь на Ганимед нужно не задерживаясь. Космолёт должен был остаться здесь. За грузом, состоявшим из бесчисленных образцов пород всех посещённых планет, замороженной флорой, а главное, трофеями с Грёзы прилетит специальный грузовой корабль. Он уже готов к старту на одном из земных ракетодромов.
— Вы не боитесь заражения экипажа этого корабля? Или ему также придётся пройти карантин? — спросил Второв.
Стронций ответил, что весь космолёт, как снаружи, так и внутри, будет подвергнут «дезинфекции».
— Это сделают без людей автоматические установки порта. Вы должны оставить все люки корабля открытыми.
— А эти установки не могут повредить экспонаты?
— Это исключено. Они же не слепые и понимают, что делают.
Такой отзыв странно слышать даже людям двадцать первого века, до отлёта хорошо знакомым с успехами кибернетики. Очевидно, «роботы» настоящего времени умели соображать, как люди.
— А может, и лучше, — сказал Кривоносов.
Пётр попросил позвать к аппарату старшего врача экспедиции. Разговор Мельниковой с Петром принёс новые неожиданности. Одна из них доставила всем большую радость.
Мельникова и Фёдоров считали, что карантин будет продолжаться не менее нескольких месяцев, а может затянуться и на целый год. И, зная об этом, члены экипажа «Ленина» приготовились к тому, что ещё долго-долго они не попадут на Землю. И вдруг оказалось совсем не так.
Пётр сообщил, что карантин на Ганимеде продлится пять земных суток.
Мария Александровна так удивилась, что попросила повторить. Бесстрастный стук аппарата подтвердил сказанное.
— Быть может, четыре, — добавил Пётр. Было похоже, что он «утешает» свою собеседницу. Пять суток казались ему длинным сроком. А у двенадцати человек буквально захватило дух от радости. Пять дней! «Каких же высот достигла медицина!» — подумала Мельникова.
— Вы считаете такой срок достаточным? — осторожно спросила она, всё ещё не веря вполне. Ответ не оставил никаких сомнений.
— Вас двенадцать человек, — отстукивал аппарат, — да ещё мы трое. Всего пятнадцать. По четыре часа на человека. Если вас не утомит такая нагрузка. На Ганимеде одна камера. Вторая, по несчастной случайности, вышла из строя. Думаю, что сумеем уложиться в четыре дня.
— Если так, то зачем пять дней или даже четыре, — сказала Ксения Николаевна. — Скажите ему, что мы согласны на любую нагрузку, лишь бы скорее.
— Очевидно, они не допускают нарушений режима дня, — ответила ей Мельникова. — Он имеет в виду сон.
— Можно спать по очереди.
— Нам, но не врачам на Ганимеде. Что ты хочешь, Ксения? Мы были готовы к месяцам ожидания.
Почти час между Петром и Марией Александровной продолжался профессиональный разговор. Мельникова хорошо понимала, что в сравнении с врачами тридцать девятого века она почти ничего не знает, но её собеседник ни разу не дал ей почувствовать этого. Он тактично избегал всего, что могло быть непонятным врачу экспедиции. Со стороны казалось, что оба собеседника равны по знаниям и опыту. Но Мельникова ясно видела тактику Петра, и почему-то ей не было ни досадно, ни обидно.
В заключение пришла короткая радиограмма от Стронция: «Ждём вас с величайшим нетерпением».
— Приготовиться к переходу на ракетоплан! — приказал Второв.
— Что брать с собой? — спросил кто-то.
— Абсолютно ничего. Всё будет доставлено на Землю грузовым кораблём. Поторопитесь, товарищи!
Вот теперь двенадцать человек окончательно осознали, что межзвёздный рейс закончен. Всё было сказано, всё решено. Осталось только выйти из корабля — в первый раз всем вместе.
Несколько дней — и Земля!
Было грустно покидать корабль. Восемь незабываемых лет провели на нём звездолётчики. Они знали, что корабль навеки останется здесь, на Европе. Об этом сказал им Стронций:
— Космолёт будет переведён ближе к горам и останется там как памятник первым фотонным ракетам.
Второв в последний раз подошёл к пульту управления. Долгим внимательным взглядом окинул он бесчисленные приборы, словно желая запомнить их навсегда. Прямо перед собой он увидел небольшую фотографию, которую сам же укрепил здесь восемь лет тому назад. Двое людей смотрели на него с карточки. Один ещё молодой, со смуглым лицом и светлыми глазами, другой старше, с небольшим шрамом на лбу.
Второв протянул руку, но сразу опустил её. Он сам приказал ничего не брать. Не ему же нарушать этот приказ. Пусть фотография остаётся здесь.
Медленно, точно желая протянуть время, он один за другим открыл все люки на корабле, кроме выходного, и выключил механизм их запирания. Роботам, которые будут производить дезинфекцию, ничто не помешает. Выходной люк откроется в последний момент, когда все люди наденут скафандры, — ведь за бортом космолёта почти абсолютный вакуум.