— Я не знаю, что надо делать! — взмолился Волгин.
— Ничего не надо. Лети куда хочешь, — сказала Мэри, подчеркивая последнее слово.
— И ничего не бойся, — добавил Владилен. — Арелет никогда не упадет.
В принципе Волгин знал, как он должен действовать. Люций не раз объяснял ему, что арелет повинуется не мыслям, а желаниям которые, независимо от воли человека, сами создавали в мозгу нужный биоток. И хотя все это звучало для Волгина как китайская грамота, он прошел уже школу биотехнической автоматики в доме Мунция и, правда смутно, но уловил разницу между прямой мыслью и тем, что Люций называл “желанием”.
Летчики-истребители двадцатого века добивались полного слияния с машиной, автоматического выполнения нужного маневра. И лучшие из них достигали такого совершенства, что мышцы их рук и ног работали как бы сами по себе, не требуя постоянного контроля мыслью летчика. Чем меньше думал такой летчик о том, как выполнить тот или иной маневр, тем послушнее была его машина.
В арелете мышечные усилия не были нужны. Машину вел автомат. Но, в отличие от автопилота, он беспрекословно и с молниеносной быстротой подчинялся любому желанию человека, сидящего в машине. Достаточно было захотеть , и арелет тотчас же менял направление полета, скорость и высоту.
Но если человек не проявлял никаких желаний (он мог даже спать), автоматы вели машину сами, чутко реагируя на любые природные препятствия или помехи. Столкновения двух неуправляемых арелетов не могло произойти. “Пилоты” в сотые доли секунды могли “сговориться” между собой, и поворот при встрече никогда не произошел бы в одну сторону.
Без воли человека машина летела бы бесконечно долго по раз принятому направлению. Энергия, приводящая ее в движение, не могла истощиться, ее давали бесчисленные станции, расположенные всюду и создававшие в воздухе вокруг всей Земли непрерывное энергетическое поле. Толщина этого поля достигала тридцати километров, и в этой насыщенной энергией атмосфере арелеты могли летать куда и сколько угодно. Антигравитационный слой у нижней стенки машины почти лишал веса как ее, так и пассажиров. Остановленный и предоставленный самому себе арелет медленно опускался на землю и касался ее незаметно, без малейшего толчка.
Но если человек, в силу каких-либо причин, направил бы арелет на полной скорости прямо в землю, машина вышла бы из повиновения. Контрольный прибор моментально отключал связь авторов с летчиком. В этом случае, которого, кстати сказать, никогда еще не произошло, арелет приземлился бы в первом попавшемся месте, и для того чтобы снова восстановить связь, пришлось бы отправить машину на изготовивший ее завод.
Хорошо зная, что полет всегда и во всех случаях совершенно безопасен, Владилен, не колеблясь, предоставил Волгину действовать как ему вздумается. И он, и Мэри выключили из сознания все мысли о пути машины, чтобы не мешать Волгину. Они стали просто пассажирами и чтобы как-нибудь нечаянно не вмешаться, оживленно заговорили между собой.
А арелет опускался, все более и более замедляя скорость, пока не оказался почти над вершинами деревьев. В метре от них умная машина словно в нерешительности остановилась. Она ждала решения человека.
“Кибернетика, — вспомнил Волгин ускользавшее из памяти слово, — доведенная до виртуозного совершенства. Ну, вперед! К той вон полянке!” Но арелет не двигался.
Невольно у Волгина явилось желание двинуть машину в нужном ему направлении. Это была не мысль, а скорее чувство.
И арелет повиновался. Волгин внутренне засмеялся. Найдено! Теперь он твердо знает, как управлять машиной.
Это было похоже на езду на велосипеде. Хороший велосипедист не думает, как повернуть машину, он просто смотрит на дорогу, а его руки автоматически поворачивают руль. Здесь не надо было шевелить руками — достаточно было смотреть вперед, выбирая дорогу. Все остальное совершалось само собой.
Прошло несколько минут, и Волгин забыл о том, что ведет машину. Он сосредоточил свое внимание на окружающей местности, ища знакомое в незнакомом лесу. И знакомое появилось.
“Невский проспект” — широкая аллея парка — так же, как прежде, тянулся вдаль — к Адмиралтейству. Только вместо домов “улицу” обрамляли густые заросли огромных деревьев.
Здесь было много людей. Вместо автомобилей и троллейбусов плыли в воздухе арелеты. Вместо тротуаров — движущиеся ленты. окрашенные в различные цвета. Ближе к середине аллеи шла голубая полоса, за ней находилась синяя, а третья была темно-лиловой. Было видно, что ленты движутся с различной скоростью.
Гуляющие узнавали пассажиров вишневого арелета. Всем было известно, что Волгин в Ленинграде. Его приветствовали улыбками и жестами, но он ничего этого не видел. Его внимание целиком поглощалось пейзажем.
На углу “Невского” и “Литейного” Волгин остановил арелет. Налево ничего не было видно, кроме зелени, направо, далеко, виднелась арка моста. Волгин решил лететь прямо, чтобы попасть к Неве у Дворцовой площади.
Через минуту арелет снова остановился.
Фонтанка изменила свой вид. Она стала уже, и вместо каменных стенок набережной в обе стороны тянулись пологие откосы из блестящего темно-зеленого материала, немного похожего на мрамор. Как во времена императрицы Елизаветы, по берегам реки рос лиственно-хвойный лес.
Но Аничков мост сохранился. Волгину показалось, что он несколько иной ширины и решетка парапета другого рисунка. Конные статуи Клодта стояли на своих местах.
Как на потерянных и снова обретенных друзей, смотрел на них Волгин. Вздымались на дыбы дикие кони, сдерживаемые железной рукой укротителя. Развевались по ветру спутанные гривы. А внизу, по хрустально прозрачным водам реки, которым искусственное дно придавало зеленоватый оттенок, скользили легкие лодки. Картина была очень красива в рамке зелени, под безоблачным небом.
“Положительно так гораздо лучше, — думал Волгин. — Но как умудрились они охранить скульптуры от действия времени?”
Люди останавливались на мосту, глядя на Волгина. Постепенно образовалась толпа. Он не видел этого.
Аничков дворец исчез. Одиноко стояла на старом месте чугунная ограда работы Росси, с южным и северным павильонами по концам. За нею должна была открыться панорама Александровского ансамбля Еще с воздуха Волгин видел се характерные очертания с узкой щелью улицы Росси.
Арелет полетел дальше.
Люди, гулявшие в Октябрьском парке, вероятно, удивлялись, что Волгин совершенно не обращал на них внимания, не отвечал на приветствия хотя бы движением руки. Вряд ли они могли понять причину его поведения.
Мэри сказала об этом Владилену. Он молча пожал плечами в ответ.
Повинуясь желанию Волгина, арелет облетел Александринский театр, миновал желтые здания-близнецы улицы Росси и снова остановился — вплотную у памятника Ломоносову.
Площадь имела такой же вид, как и в двадцатом веке. Только мост через Фонтанку был другим и на том берегу не видно было ни одного дома.
Потом они вернулись на “Невский”.
Волгин сам удивлялся, как легко и быстро он привык к новому виду Ленинграда. Как будто так было всегда. Ему уже не казался странным и непривычным зеленый фон, на котором так резко выделялись знакомые ему здания. Они выглядели очень красиво на этом фоне.
Вот и Казанский собор — как и прежде, музей истории религии. И так же стоят по концам Воронихинской колоннады скульптуры Орловского. И даже фонтан Томона, построенный в 1808 году христианской эры, бьет как и прежде.
Забыв обо всем, Волгин любовался с детства знакомой картиной. Арелет неподвижно стоял на месте, повиснув в воздухе на высоте одного метра над землей.
Заметив внимание, с каким Волгин рассматривал здание музея, люди в аллее стали переходить на другую сторону, чтобы не мешать ему. Между вишневым арелетом и собором образовалась пустота. Другие машины останавливались выше или позади волгинской. Снова, как и на Аничковом мосту, собрались сотни людей.
И тогда Волгин наконец заметил это скопление.
— Так происходит всегда, — спросил он, — или это из-за меня?