Загадка слова «Фаэтон», которое он часто слышал в докладе Второва, разъяснялась. Было ясно, что экспедиция на «Ленине» имела целью найти эту планету, установить связь с её обитателями. Но почему эти поиски производились возле Веги? Почему космонавты не знали, а на Земле знали, что Фаэтона нет больше на том месте, где его искали? И почему, наконец, пятая планета Солнечной системы оказалась у другой звезды? Как она очутилась там и куда исчезла? На эти вопросы можно было получить ответ из дальнейшего содержания книги.
Но Волгин не торопился возобновить чтение. Прочитав вступление, он задумался. Знание им современного языка было ещё не настолько полным, чтобы без затруднений читать любую книгу. Он видел, что следующие страницы испещрены математическими формулами и схемами, в которых ему трудно будет разобраться. Не лучше ли заменить чтение беседой с кем-нибудь из космонавтов? Например, с Мельниковой.
Волгин улыбнулся при этой мысли. Разговор о Фаэтоне — прекрасный предлог!
Из двенадцати своих современников, так неожиданно явившихся к нему из бездны Вселенной, с одной только Мельниковой у Волгина не установилось простых и дружеских отношений, она одна тревожила и волновала его каждый раз, когда он её видел. В её присутствии Волгиным овладевали воспоминания о прошлом.
Это происходило потому, что Мельникова напоминала погибшую жену Волгина — Ирину. Сходство между ними поразило его ещё в Космограде, когда он, выполняя просьбу космонавтов, первым встретил их по выходе из корабля.
Сперва он не заметил её, Мельникова скромно держалась позади. Его порывисто обнял и долго не отпускал от себя Виктор Озеров. Потом его обнимали Второв, Котов, Станиславская…
И вдруг он увидел… в первый момент ему показалось, что Иру!
Она была без шлема, и золотистые волосы рассыпались по её плечам. На Волгина смотрели чёрные глаза под чёрными бровями.
Ни у кого, кроме Иры, не встречал Волгин такого сочетания.
Он впился в неё глазами, взволнованный, с сильно бьющимся сердцем, не понимая, что перед ним — реальность или галлюцинация, вызванная встречей с современниками, от которых повеяло на него далёким прошлым.
Но это продолжалось только одну минуту.
Ирина была высокого роста, тонкая и гибкая. Мельникова — значительно ниже, полнее. Черты её лица ничем не напоминали Ирину. Только цвет глаз и волос были те же.
И по странной случайности выражение её лица в тот момент очень напоминало лицо Ирины, каким изобразил его художник на портрете, висевшем в комнате Волгина в Ленинграде.
Это заметил не только Волгин. Люций, Владилен и Мэри вздрогнули, увидя этот оживший портрет, и поняли причину волнения Дмитрия, которое всем бросилось в глаза.
Мельникова заметно обиделась, не понимая, почему он не обнял её, как всех других, а поздоровался с ней сухо и сдержанно.
Только на следующий день, уже в Ленинграде, Волгин объяснил причину своей «холодности».
«Мне очень жаль», — сказала Мария Александровна.
И между ними так и осталась отчуждённость.
Правда, только со стороны Мельниковой. Волгин же, несмотря на то, что её присутствие возбуждало воспоминания, постоянно ощущал настоятельную потребность видеть эту женщину. Находясь в её обществе, он испытывал почти то же чувство, которое появлялось при взгляде на портрет.
Мельникова напоминала Ирину! Для Волгина этого было достаточно.
Он вспомнил момент, когда Мария Александровна увидела портрет. По её выразительному лицу прошла словно тень сожаления и печали.
«Правда, мне очень жаль», — сказала она ещё раз и протянула Волгину руку, тонкую, но сильную, как у мужчины.
Он понял, что она знает, как ему тяжело, и жалеет его от всего сердца. И если бы не сам Волгин, искавший её общества, они виделись бы редко. Мельникова явно избегала Волгина, пользуясь для этого любым предлогом. Она подружилась с Мэри и часто исчезала с ней на весь день.
Зато остальные космонавты, особенно Виктор Озеров, казалось, не могли наглядеться на Волгина и готовы были проводить с ним дни и ночи.
Они часами говорили о жизни в двадцатом и двадцать первом веках, вспоминали события, которые для одного были будущим, а для других прошлым, но произошли при их первой, как будто совместной, жизни. Подобно Волгину, космонавты называли свою теперешнюю жизнь второй жизнью.
Современный мир, равно незнакомый им всем, в эти первые дни был совершенно забыт. Они наслаждались обществом друг друга и погрузились в хорошо знакомое. Было решено, что после того как результаты экспедиции будут переданы в руки учёных, космонавты вместе с Волгиным отправятся в поездку по Земле, которую он прервал ради них.
Волгин уже начал учить своих друзей современному языку.
Фёдоров рассказал ему о психической болезни Озерова. Присутствие Волгина послужило неплохим лекарством, но врач советовал сойтись ближе. Волгину нетрудно было исполнить этот совет.
Он предложил Виктору поселиться с ним в одной комнате, и тот встретил это предложение с восторгом. В первый же вечер, оставшись наедине, они рассказали друг другу всю свою жизнь. Этим было положено начало дружбы.
Виктор признался, что любит Ксению Станиславскую.
— А она? — спросил Волгин.
— Не обращает на меня никакого внимания.
Волгин улыбнулся. За короткое время пребывания с космонавтами он успел присмотреться к ним. Он заметил, что Ксения Николаевна отличает Озерова от остальных. Это было вне всяких сомнений. Волгин несколько раз перехватывал её взгляды, направленные в сторону Виктора, и был убеждён, что его новый друг ошибается, говоря, что Станиславская равнодушна к нему.
Но о своих наблюдениях Волгин промолчал. Говорить об этом не стоило. Всё выяснится само собой, когда придёт время.
Старая, но вечно юная история. Так было всегда. Века ничего не изменили.
Волгин вспомнил о своих наблюдениях над отношениями Владилена и Мэри. Что Владилен влюблён, стало ему давно ясно. Сильный волевой человек на его глазах, как мальчик, робел перед любимой девушкой и, конечно, был убеждён, что Мэри его не любит.
«Любовь, дружба, взаимная симпатия и антипатия, — думал Волгин, — всё это никогда не исчезнет, всегда будет играть свою роль в жизни любого общества. И каждый человек, когда придёт его час, будет испытывать те же чувства, что и его предки. И Озеров, и Владилен ведут себя совершенно одинаково, хотя и принадлежат к разным векам. Но интересно, как решена сейчас проблема семьи? Я не знаю, потому что вообще ничего не знаю и не вижу. Нет, хватит одиночества, пора, давно пора погрузиться в общую жизнь человечества».
Теперь Волгину было легче осуществить своё намерение. Он не один. Рядом двенадцать верных друзей, которые воспринимают всё новое так же, как и он, с которыми он может делиться сомнениями, всегда получить от них поддержку в тяжёлую минуту и которые во всём поймут его.
Мысли Волгина вернулись к последним дням.
Люций был прав: космонавты не пожелали расстаться с Волгиным и попросили его взять их с собой и в его арелете доставить в Ленинград. Второв, Мельникова, Котов, Фёдоров и оба астронома были уроженцами Ленинграда. Остальные согласились сопровождать их в этот город и только потом посетить Москву, Киев, Варшаву. Все эти города сохранились и носили те же названия, что и раньше.
Опасаясь управлять арелетом таких больших размеров совершенно самостоятельно, Волгин попросил Владилена лететь с ними.
— Чего ты боишься? — спросил Владилен. — Большой или маленький, арелет управляется одинаково и одинаково безопасен.
Но Волгин настоял, и Владилен согласился. Пятнадцатое место в машине заняла Мэри, которую пригласила Мельникова. Они обе почувствовали симпатию друг к другу при первой же встрече.
Волгину интересно было наблюдать впечатление, которое производила новая техника на людей, так же как и он сам, очутившихся в мире далёкого будущего.
Космонавты тоже не имели понятия о достижениях науки и техники за протёкшее на Земле время и по сравнению с современными людьми были подобны несмышлёному ребёнку. Но они вели себя иначе, чем Волгин. Второв, Котов, Озеров засыпали Владилена вопросами, которые Волгину приходилось переводить, так же как и ответы. Слушая этот разговор, он понял, что сам допустил большую ошибку, опасаясь показаться «дикарём». Космонавты не боялись этого. Они, если можно так сказать, выставляли напоказ свою «неграмотность». Чувствовалось, что они и не помышляют изучать современную жизнь в уединении, прежде чем окунуться в неё, как это делал Волгин. Они прямо «брали быка за рога».