В те годы я уже был писателем-диссидентом: это был мой, пускай несколько запоздавший, период Sturm und Drang’а. Мир моих чувств и симпатий все больше отдалял меня от Советского Союза в его официальной ипостаси. Моя политическая деятельность была связана с Венгрией и Центральной Европой, как писатель я все прочнее уходил в немецкоязычную среду. И в то же время я ощущал в душе нечто вроде угрызений совести по отношению к русской культуре, к России как к стране и вообще к русским; я словно бы что-то задолжал им. Ведь в России, в Москве, я провел лучшую часть своей молодости, узнал там немало искренних, с горячим сердцем людей. С Россией меня связывает много личных воспоминаний, я до сих пор с интересом слежу за ее историей, за ее жизнью.
Но я испытывал и ностальгию иного рода — по тем годам, когда я сам был начинающим поэтом. Не сказать, что мне так уж нравятся мои тогдашние литературные свершения: глядя сегодняшними глазами, оценить их можно лишь очень скромно. Дело в другом: я с некоторой тоской и завистью вспоминал себя, самоуверенного гимназиста, мечтавшего встать в один ряд с великими. Мне хотелось в зрелом возрасте так же упиваться стихами, так же спорить о поэзии, как это делал тот семнадцатилетний юнец, — и не ради того, чтобы выглядеть умным и культурным, а просто потому, что без поэзии невозможно было существовать.
Весной 1993 года я участвовал в семинаре «Госбезопасность и литература»; он состоялся в Москве и был организован Фондом Генриха Бёлля совместно с Библиотекой иностранной литературы им. М. И. Рудомино и Немецким культурным центром им. Гёте в Москве. Генерал-майор КГБ в отставке Олег Калугин выступил на семинаре с докладом о досье, которое в органах завели на Анну Ахматову. Упомянул он и о визите Берлина. Правда, где-то в это же время досье, содержавшее, по слухам, около 900 листов, бесследно исчезло; не удивлюсь, если рано или поздно оно всплывет в Америке, на черном рынке архивных материалов. Экс-генерал, кроме как в прочитанном на семинаре докладе, этой темой, похоже, больше не занимался. В его воспоминаниях (они вышли в 1995 году), многословных, но довольно пустых, имя Ахматовой вообще не встречается. Однако те цитаты из секретных документов, которые Калугин привел в своем докладе, зацепили мое внимание.
Я заглянул в последнее, уже без цензуры, русское издание Ахматовой, ища там стихи, связанные с Гостем из будущего — так Ахматова величает Берлина в «Поэме без героя». И тут слова, которые я давно знал — или думал, что знаю, — странным образом заискрились. Они обрели необычный вес и совершенно новое значение. Нечто странное произошло и со мной: из человека, читавшего стихи Ахматовой от случая к случаю, я превратился в читателя страстного, завороженного ее поэзией.
Эту книгу я писал, опираясь на архивные документы, воспоминания современников, а также на личные беседы с разными людьми. Например, я долго разговаривал с Лидией Чуковской незадолго до ее кончины, последовавшей в январе 1996 года. Консультировался по телефону с Эммой Герштейн и Анатолием Найманом. Ездил в Англию, чтобы задать несколько вопросов сэру Исайе Берлину в связи с его книгой «Личные впечатления» («Personal Impressions»). Особенно много значила для меня беседа с профессором Гарри Шукманом, который весной 1954 года в составе английской студенческой делегации побывал в Ленинграде и встречался с Анной Ахматовой. В московских разысканиях, в интервью, которые я брал в Оксфорде и Лондоне, а также в обработке собранных материалов мне помогала Андреа Дунаи.
Со словами благодарности за помощь и советы я обращаюсь к следующим людям:
Саймону Бейли, Оксфорд,
сэру Исайе Берлину, Оксфорд,
Ирине Бойко, Черновцы,
Елене Чуковской, Москва,
Лидии Чуковской, Москва,
Эмме Герштейн, Москва,
Генри Харди, Оксфорд,
Майклу Игнатьеву, Лондон,
Людмиле Карачкиной, Симферополь,
Льву Копелеву, Кёльн,
Геннадию Костырченко, Москва,
Анатолию Найману, Москва,
Хеннингу Риттеру, Франкфурт-на-Майне,
Людмиле Журавлевой, Симферополь,
Гарри Шукману, Оксфорд,
Жужанне Жохар, Лондон.
ВСТРЕЧА
Исайя Берлин не был профессиональным дипломатом. Перед войной он учился в Оксфордском университете, а когда закончил учебу, стал там же доцентом. В 30-е годы он написал монографию о Марксе, которая обеспечила ему известность в научном мире. В годы войны работал в британской службе информации в Нью-Йорке. Позже получил задание составлять для посольства Великобритании в Вашингтоне сводки о состоянии общественного мнения в США.