Это стихотворение Ахматова написала 27 января 1946 года, незадолго до второго посещения Берлиным Ленинграда. Ужас, которым дышат эти строчки, позволяет сделать вывод, что Ахматова в это время уже чувствовала приближение возмездия: за ночную встречу с иностранцем, подозреваемым в шпионаже, ей запретят писать, то есть официально сделают невозможным выполнять свое призвание поэта. На самом деле она уже гораздо раньше, во время войны, в Ташкенте видела перед собой призрак ждановского судилища. Тогдашние свои дурные предчувствия она запечатлела в драматическом фрагменте «Enuma elis» (древневавилонское значение этих слов: «Там в вышине»). Это была та «сожженная пьеса», которую она с радостью подарила бы на прощание Гостю из будущего — если бы не сожгла ее.
Однако эти восемь строк можно толковать и по-другому: как сделку в духе Фауста — любовь в обмен за бессмертие. В тот вечер Исайя Берлин вошел не просто в комнату дома 34 на Фонтанке. Он попал в самую середину «Поэмы без героя», которая с 1940 года означала для поэтессы ее собственный, никому не подвластный мир. Отсюда — экстатическая, набранная курсивом строфа о Госте; отсюда — и непосредственная, меланхолическая тревога, что в результате сделки никогда не будет ни ахматовской строфы, ни улицы Ахматовой. За крупицу счастья поэтессе приходится платить огромную цену: расплачиваться самой поэзией.
Желание обрести бессмертие через ахматовскую строфу имеет прямое отношение к «Поэме без героя». Много позже Ахматова советовала молодому Иосифу Бродскому: если хочешь создать большую поэзию, сначала найди свою схему рифмовки и свой стихотворный размер. Каждый великий поэт создал свою форму стиха: Пушкин — знаменитую онегинскую строфу, Байрон — не менее знаменитые «стансы». Ахматова разработала свою схему для «Поэмы без героя». Распространенное в литературных кругах мнение, будто «ахматовская строфа» не совсем оригинальна, но подражает одной из стихотворных форм Михаила Кузмина, оскорбляла поэтессу едва ли не больше, чем все поношения партаппарата.
Исайя Берлин, однако, в конечном счете не нанес ущерба «ахматовской строфе». «Поэму без героя» в 1962 голу удалось завершить, и оксфордский профессор вошел в историю литературы как самая значительная муза (мужского пола) русской поэзии. Он явился в очень подходящий момент — и зажег бикфордов шнур вдохновения. У муз, собственно, других задач и нет; все остальное — дело судьбы и таланта.
Что касается улицы Ахматовой, то тут вступает в действие другая муза — муза истории. Указаниям Клио последовал Одесский горсовет: в 1987 году улицу Украинскую переименовали в улицу Ахматовой. До официального осуждения Центральным комитетом ждановского постановления надо было ждать еще целый год. Как известно, у партий муз не бывает; может быть, поэтому к ним так редко является вдохновение.
Для двух русских женщин уже в начале 80-х годов стало проблемой бессмертие Ахматовой; точнее, вопрос о том, как продемонстрировать это бессмертие живым. Людмила Карачкина и Людмила Журавлева работали в крымском Институте астрофизики. Поэтому они знали, что астрономы имеют право давать имена открытым ими небесным телам, и назвали одну из малых планет именем великой поэтессы.
Астероид № 3067 впервые обнаружили в 1938 году в Финляндии; в 1962 году он появился и в поле зрения Бруклинской обсерватории. В обоих случаях речь шла о разовых наблюдениях, имеющих очень малое научное значение. В 1972-м, 1977-м и 1980 году малую планету наблюдали из обсерватории (неподалеку от поселка Научный на Крымском полуострове), но траекторию ее не смогли уточнить. Лишь в период между 14 октября и 9 ноября 1982 года двум астрономам удалось узнать ее поближе. Японцы Фурута и Накано, известные расчетами траекторий звезд, суммировали результаты прежних наблюдений.
Небесное тело это имеет почти круглую форму. Диаметр его — 9 км, среднее удаление от Солнца — 336 млн. км, минимальное расстояние от Земли — 141 млн. км. Следующее противостояние ожидается 1 марта 1996 года: астероид будет тогда находиться в созвездии Льва и иметь 15-й класс видимого размера, то есть будет не слишком значительным.
Все это я узнал из письма, которое мне написала одна из Людмил в сентябре 1995 года. Я не специалист и не уверен, что правильно понимаю все термины, которыми пользуется госпожа Карачкина. Но одно знаю точно: в последней фразе письма трижды фигурирует слово «звезда» — так назывался и ленинградский литературный журнал. Ахматова, таким образом, получила свою «звезду». Есть-таки в мире справедливость: если и не на земле, то, по крайней мере, на небесах.