— Я это уже поняла, — усмехнулась Анастасия. — У тебя своя муза, поэтому на главные женские роли претендовать глупо. Мне всё время не даёт покоя одна мысль, как ты мог знать, что нужно надеть Наташке Селезнёвой, чтобы её Гайдай утвердил на роль Лиды?
— Если я скажу правду, ты всё равно не поверишь, — хитро улыбнулся я. — Да и какая теперь разница?
— А вдруг поверю, хы-хы?
— Чтобы заглянуть в будущее нужно налить воду в таз, поставить свечку и настроиться на нужную волну, — протараторил я. — Так звучит достоверно?
— Ну, допустим, — посерьёзнела девушка. — А ведь ты не случайно приехал в нашу «Щуку». И ты не случайно спас меня от сумасшедшего поклонника с ножом.
— Нет, вот нож мне приписывать не надо, — отмахнулся я. — Я — человек мирный. С ножом вышло всё совершенно случайно. Хочешь спросить, знаю ли я твоё будущее?
— Да, — кивнула Анастасия, потупив глаза.
— С твоим серьёзным и ответственным отношение к делу, с врождённым талантом и красотой, ты будешь много сниматься в кино, и играть в театре. В этом самом, как его? — я почесал затылок, — в «Современнике». Только курить нужно бросать, а то голос огрубеет.
— А что в личной жизни? — заулыбалась актриса, услышав про «Современник».
— И личная жизнь у тебя тоже будет интересная и насыщенная, но бОльшего сказать не могу. Меня этот аспект, кто с кем и где, никогда не интересовал.
— А Марианнке-то сказал, чтоб она с Кончаловским не встречалась! — схватила она меня за рукав, заметив, что я уже хочу побыстрее закончить неприятный разговор и переместиться на съёмочную площадку.
— Потому что по Кончаловскому издалека видно, что он — «ходок», — буркнул я и чуть ли не трусцой посеменил туда, где уже разогревались большущие ДИГи.
— Ха-ха-ха! — громко и выразительно загоготал подполковник Юрий Саныч Петренко, после того как перед его лицом Анечка хлопнула киношной хлопушкой, заработала камера и стал писаться звук. — Хороши, нечего сказать! Красавцы!
Исполнитель роли подполковника Леонид Быков обвёл взглядом Олега Видова, Евгения Стеблова и Шуру Пороховщикова. У каждого актёра на лице были нарисованные живописные синяки и ссадины.
— Почему сразу красавцы, я протестую, — пискнул Стеблов-Волков.
— Чисто же сработали, товарищ подполковник? — возмутился Видов-Казанцев. — Или вы думаете, что он бы смежникам бока не намял.
— Шустрый парень, я это ответственно подтверждаю, — поддакнул Пороховщиков-Ларин.
— Ха-ха-ха! — снова захохотал Быков-Петренко и, смахнув слезинки, которые иногда выскакивают при сильной эмоциональной встряске, произнёс, — муж директрисы Русского музея, ха-ха, полторы недели назад, ха-ха, сбрил усы. Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха! — разом загоготали и оперативники, тыча пальцами, друг в друга.
— А где тогда был настоящий муж? — поинтересовался Казанова.
— Настоящий муж всё ещё на работе, ха-ха, — отмахнулся подполковник Петренко. — У них там аврал. Установку какую-то монтируют.
— Значит, повезло, — пророкотал капитан Ларин. — Но, между прочим, везёт тому, кто везёт.
— Постойте, а кто же тогда украл картину? — вдруг перестал гоготать лейтенант Волков.
— По моим скромным расчётам, мы это узнаем через несколько минут, — ответил Юрий Саныч Петренко, посмотрев на свои наручные часы.
И в этот момент, словно по команде дверь отварилась, и в неё вошли Анастасия Абдулова и Анна Казанцева.
— Что скажете, барышни? — тут же спросил их товарищ подполковник.
— Я, пожалуй, промолчу, — буркнула Нонна-Анастасия. — Пусть лучше расскажет Анна Сергеевна.
— Эту записку мне кто-то бросил прямо под ноги, когда я выходила из музея, — произнесла Вертинская-Казанцева и, вынув из сумочки сложенный вчетверо клочок бумаги, протянула его подполковнику Петренко.
Однако, чтобы посмотреть на эту странную записочку к начальнику отделения милиции разом подошли Волков, Казанцев и Ларин.
— Почему надпись сделана по-английски? — пролепетал Петренко. — Ах, да.
— Там сказано, что завтра в тринадцать ноль-ноль меня будут ждать на Аничковом мосту, — пояснила содержимое записки Анна Казанцева. — Деньги, 10 тысяч долларов, я должна иметь при себе.
— Неплохо, — присвистнул Слава Волков.
— Вот, братцы сыщики, что и требовалось доказать, — с деловым видом произнёс Быков-Петренко.
— Стоп! Снято! Молодцы! — захлопал я в ладоши. — Сейчас, пока погода хорошая, едем на Аничков мост, и здесь же вечером в павильоне доснимем финал. Потом запланирован небольшой дружеский фуршет.
— А что будет завтра? — спросил кто-то из съёмочной группы.
И я хотел было ответить, что завтра мы все разъедимся, кто куда, разойдёмся по разным киношным проектам, но за моей спиной неожиданно появился директор киностудии Илья Николаевич и проворчал:
— Завтра, 30-го июля, сюда приедет товарищ Толстиков Василий Сергеевич. И я надеюсь, нам есть, что показать товарищу первому секретарю Ленинградского обкома КПСС?
— А 31-го нельзя? — хмыкнул я.
— Можно, но нельзя! — рявкнул директор «Ленфильма». — Ты учти, Феллини, если что-то пойдёт не так, то я-то выкручусь, а вот тебе в нашем кино больше не работать. И такую я тебе характеристику состряпаю, просто загляденье.
— В том смысле, что можно будет смотреть и жмуриться? — съязвил я.
— Можно даже совсем зажмуриться, ха-ха, — Илья Киселёв выдавил из себя небольшой смешок, который не вызвал даже улыбок на лицах актёров. — Товарищ Толстиков, это тебе не Дунька Распердяева. Понял, Феллини? А то я смотрю, ты у меня совсем звезду поймал.
— Кстати, о звезде, — криво усмехнулся я и резко заголосил древнюю народную частушку: