— Давайте угадаю, — продолжил свой монолог Быков-Петренко. — Вы вырезали холст из рамы, когда выходили за пирожками и термосом с кофе. Затем…
— А затем, Майя Андреевна, сунула холст в тубус и выбросила его в форточку, которая постоянно открыта в курилке музея, — продолжила следователь прокуратуры Анастасия Абдулова. — Поэтому когда сотрудники музея, работавшие над новой экспозицией, пошли домой, у Майи Андреевны в руках ничего кроме сумочки и не оказалось.
— Кхе, — кашлянул подполковник Петренко. — Да, наверное. А кто оставил следы на лестнице пожарного выхода?
— Я знаю! — пискнул лейтенант Волков. — Следы были оставлены за два дня до кражи, чтобы мы подумали, что преступление совершил кто-то со стороны.
— И этим кем-то должен был стать муж вашей директрисы, — сказал Володя Казанцев. — Только вы не знали, что он сбрил усы. Кстати, вы здорово придумали попасться на глаза сотрудникам пэпээс, которые примерно в одно и то же время ходят по одному и тому же маршруту. Вы спустя полчаса вернулись к музею, подняли тубус с картиной, надели плащ, шляпу и наклеили усы. Только как вы изменили голос?
— Мне курить нельзя, — буркнула экскурсовод Добрынина. — У меня даже после одной затяжки голос начинает сипеть.
— А кто предложил иностранному туристу Питеру Баткину задействовать в покупке и перевозу картины напарника? — спросил Быков-Петренко.
— Тоже я, — кинула головой героиня Елены Добронравовой. — Так было надёжней.
— Зачем же вы пошли на преступление? — произнёс подполковник Петренко, и камера показала копию картины Франса Хальса «Святой Лука».
— Мне предложили должность экскурсовода в Москве, но с условием, что жилищный вопрос я решу сама, — ответила женщина. — А у меня ещё и тётка больная, которая вырастила меня в голодное послевоенное время. Думала, перевезу её в Москву, покажу московским специалистам.
И вдруг в дверь кабинета оперативников ворвался реставратор Геннадий Маслов. Галстук на актёре Евгении Леонове был сбит набок, пиджак расстёгнут настежь, а по лицу блуждала немного шальная и нелепая улыбка. В этот момент киноактёр был таким, каким его я его запомнил по фильму «Старший сын», где Евгений Павлович гениально сыграл роль Григория Сарафанова.
— Не верьте ей! — закричал Леонов-Маслов. — Это я всё придумал! Это я украл картину!
— Не надо Гена, — буркнула экскурсовод Добрынина. — Не наговаривай на себя.
— Глупая, тебя же посадят! — реставратор пробежал несколько шагов и буквально рухнул на колени перед, сидящей на стуле, любимой женщиной. — Запомни, я тебя буду ждать. Я тебя буду ждать! — исступлённо проорал Леонов-Маслов.
Но тут зазвонил телефон и трубку поднял товарищ подполковник.
— Петренко слушает, — по-деловому ответил герой Леонида Быкова, а затем добавил, — братцы сыщики, на выезд.
После чего на экране появилось несколько чёрных пустых кадров, и прямо с припева зазвучала «Песня гонщиков», поверх которой были смонтированы не вошедшие в фильм смешные и нелепые кадры неудачных дублей. Я, таким образом, обозначил место, где у меня пойдут конечные титры.
Скорости не сбрасывай
На виражах.
Только так научишься
Побеждать. Побеждать…
Из просмотрового кинозала в свой рабочий кабинет на четвёртом этаже я возвращался в смешенных чувствах. С одной стороны, черновой вариант фильма товарищу Толстикову в целом, за исключением небольших замечаний, понравился. Он после просмотра тридцать секунд жал мою руку. А с другой стороны к 23-ему февраля мне было поручены снять продолжение «Тайн следствия». И на все мои возражения, что зимой работать сложно, ведь для техники и актёров — это непростое испытание, первый секретарь весело ревел: «Партия сказала надо, режиссёр ответил есть! Ха-ха!».
И вдруг откуда-то сбоку мелькнула крупная тень. Обычно в коридорах «Ленфильма» полно народу, но сейчас здесь было пустынно.
— Привет от Сан Саныча! — буркнул грубый мужской голос.
После чего словно в замедленной киносъёмке на мою черепную коробку стал опускаться завёрнутый в газету стальной прут. «Вот он приветик от подпольного букмекера», — успел подумать я, подставляя под удар блок больной левой рукой. Благодаря чему прут, соскользнул вниз, обжог меня по рёбрам, но разминулся с самым ценным органом человеческого организма, с головой.
— Ха! — рявкнул я, нанося противнику короткий прямой удар ногой в живот.
— Мать, — просипел этот довольно-таки крепкий мужичок и, отлетев к стене, потерял своё орудие нападения.