— Проходите товарищи, — кивнул нам хозяин кабинета Василий Толстиков, круглолицый мужчина плотного телосложения, с большим умным лбом и мясистым носом. — Присаживайтесь, — он указал нам на два кресла около его персонального рабочего стола.
«Ху, — выдохнул я, — значит, расстрел на сегодня отменяется. Вот если бы товарищ Толстиков пригласил бы нас за длинный стол для совещаний, то, скорее всего, выволочка, о которой всю дорогу твердил Илья Киселёв, была бы гарантирована». Я и директор киностудии скромно проследовали к добротным кожаным креслам и присели. При этом Илья Николаевич выдавил из себя такую улыбку, словно он маленький нашкодивший школьник, который ещё не знает: будут ли его хвалить и гладить по голове или начнут безжалостно драть за ухо?
— Леночка, сделай нам кофе, пожалуйста, и десять минут никого не пускай, — распорядился первый человек Ленинграда и Ленинградской области, и я облегчённо выдохнул про себя второй раз. — Я вас долго не задержу, товарищи.
— Да мы особенно и не спешим, — брякнул Илья Киселёв.
— Точнее, мы пока никуда не опаздываем, — добавил я, словив на себе гневный взгляд директора киностудии.
— Тоже верно, — кивнул Толстиков, когда его секретарша внесла на подносе три кружечки кофе. — Работы у нас, товарищи кинодеятели, невпроворот. Город требует капитального ремонта, новых жилых кварталов, новых фабрик и заводов. И вы со своей стороны должны нам производственникам помогать.
— Делаем всё, что в наших силах, — высказался Илья Николаевич. — Если где произошла ошибка, то вы подскажите, мы исправимся. Кого надо накажем. — Директор опять выразительно посмотрел на меня. — Если вы нас пригласили по поводу короткометражки «Так не бывает», то я вам ответственно заявляю — сигнал получен, и соответствующие выводы уже сделаны. — Илья Николаевич показал папку, в которой был приказ о моём увольнении задним числом, потому что ему партбилет и должность директора киностудии была важнее, чем моя мутная и подозрительная личность.
— Правильно! Спасибо Илья тебе за работу! — громко, словно прораб на стройке, крикнул Василий Толстиков. — Два дня назад с родными на даче посмотрел ваш киношедевр, хохотал как ребёнок. Второй день пою: «вода-вода, кругом вода». Молодцы, товарищи кинодеятели, вот так надо работать! Ты снял это кино? — не то спросил, не то утвердительно сказал Толстиков и, перегнувшись через стол, пожал мою руку. — Что заканчивал?
— Учился, как и все, — смущённо буркнул я.
— ВГИК? Молодец! Всё-таки хорошие у нас кадры готовят во ВГИКе! — громко заголосил первый секретарь обкома. — Но вот, что я хочу сказать: маловата ваша кинокартина оказалась. Только включил, уже конец. Поэтому от всей души я вас, товарищи кинодеятели, прошу к празднику Великого октября сделать продолжение. Но уже в нормальном формате.
— Василий Сергеевич, — забубнил, побелев лицом, Илья Николаевич, — фильмы так быстро не снимаются. У нас сначала требуется утвердить сценарий в Госкино. На это может уйти до трёх месяцев. Затем делаются кинопробы. Вот вам и ещё месяц. Потом идут съёмки, монтажи, озвучание, редактура, правки и досъёмки. Раньше весны следующего года результата не будет.
— Всё сказал? — товарищ Толстиков мгновенно вышел из благостного настроения. — Значит, слушай меня сюда! С вашим Госкино я вопрос решу сам. Кинопробы делайте уже на следующей неделе и начинайте снимать без промедления. Что потребуется от города, сразу обращайтесь к моему помощнику. Если надо, поможем финансово и организационно. Потребуется для съёмок перегородить Невский проспект? Сделаем. А то с той скорость, с которой вы раскачиваетесь, мы коммунизм никогда не построим. — На этих словах Василий Толстиков посмотрел на портрет товарища Хрущёва.
«Ураганный и деловой мужик, — подумал я, когда мы прощались. — Почему же его тогда через шесть лет Брежнев отправит послом в Китай? Неужели Ленинград при Толстикове заживёт лучше, чем Москва? Или Василий Сергеевич кому-то что-то нелицеприятное скажет? С таким взрывным характером очень может быть».