— Объяснись, почему ты вырезал из последнего эпизода мою песню, «Песню автогонщиков»? — зашептал он. — Я плохо спел? С каких пор, ты стал большим знатоком музыки?
— Леонид Фёдорович, во-первых, хронометраж и так уже перевалил за 40 минут, вместо запланированных 36-и, — стал оправдываться я. — А во-вторых, далее идёт 13-й эпизод, где фарцовщик Паганини исполнит «Коней привередливых». И в итоге получится, что преступники сочиняют более талантливые песенные произведения, чем правозащитники. И это возмутительно. Вы же сами режиссёр, должны такие вещи понимать.
— Может быть, ты и прав, — пробормотал Быков.
— Феллини, живо за мной в кабинет! — выпалил директор «Ленфильма» Илья Киселёв. — Знаешь ты где у меня сидишь?
— Знаю, но не скажу, — пробурчал я и поплёлся следом за Ильёй Николаевичем.
Глава 20
Прежде чем схватить меня за грудки, директор киностудии «Ленфильм» Илья Киселёв закрыл дверь своего кабинета на ключ и попросил секретаршу полчаса нас не беспокоить. Затем он как-то нехорошо улыбнулся и вцепился своими сильными пальцами в ворот моей новенькой рубашки.
— В чём дело? – смущённо пророкотал я, когда директор начал дергать туда и сюда, купленную у фарцовщиков вещицу. — С пивом же дело замяли. «Синеглазку» разобрали и закрыли. Правда, народ долго возмущался. Но потом как всегда смирился и успокоился. Но в чём, собственно говоря, дело⁈
— Сволочь, — зашептал он, при этом продолжая теребить ворот моей рубашки, — сволочина, сволота! Ты смерти моей хочешь? Хочешь, чтобы меня обратно отправили по этапу в Каргопольлаг? Да я тебя сейчас своими собственными руками удавлю, сука.
— Илья Николаевич, рубашка, между прочим, новенькая, за большие деньги куплена, — смущённо пробурчал я. — Если нужно открыть обратно пивной ларёк, я этой ночью одинок, и даже водка не согреет душу мне, то я только — за. Хотя в душе — против.
— Плевать на твою «Синеглазку», — прошипел директор. — Разоделся как Дунька Распердяева. Да я твою рубашку сейчас на клочки разорву!
— Давайте переведём беседу в русло конструктивной критики. Может вам что-то в черновом варианте фильма не понравилось? — спросил я, крепко обхватив запястья распоясавшегося товарища Киселёва. — Что надо отрежем, что не надо прибавим.
— Отцепись, сволота, — немного успокоился он, перестав издеваться над моей рубашкой. — С фильмом пока всё путём. Только пока.
Илья Николаевич медленно переместился к своему столу и взял стопку бумаг, на которых была распечатка дальнейших изменений в моём сценарии. Так уж складывался съёмочный процесс, что мне постоянно приходилось от каких-то сцен отказываться, а какие-то сцены наоборот дописывать. И само собой, все правки я первым делом относил в кабинет директора киностудии. Ведь если что, то отвечать придётся не только мне, но и нашему нервному и импульсивному товарищу Киселёву. Кстати, Илью Николаевича как раз и снимут с занимаемой должности после опального фильма «Проверки на дорогах».
— Ты хоть иногда перечитываешь написанное? — проворчал он и, тряхнув моим сценарием, принялся читать. — Диалог фарцовщика Паганини и его старшего брата, авторитетного вора по кличке Кум. Первые слова пропускаем, аха, вот. Кум спрашивает: «И ответь мне наконец, кто ты по жизни?». Паганини криво улыбается и отвечает: «Я — человек божий, обшитый кожей, брат. А бумажки эти американские мне нужны, чтобы мир посмотреть и себя показать. Скучно мне здесь, тесно, дышать нечем. Париж хочу увидеть, Лондон, Рим, Нью-Йорк. Хочу сходить на концерт Элвиса Пресли. А иначе, для чего я родился? Чтобы мотаться с малой зоны на большую?». — На этих словах Илья Николаевич, показал мне кулак и продолжил чтение. — «На какую большую? Ха-ха», — ухмыльнулся Кум. «Да вот на эту, которая огорожена красными флагами и красными транспарантами», — ответил ему Паганини, разведя руки в стороны.
— А что не так? — буркнул я, когда директор «Ленфильма», взявшись за сердце, присел на стул. — Паганини — фарцовщик, Кум — вор в законе. Они ведь нехорошие люди, одним словом — редиски. Они так и должны воспринимать нашу советскую власть и самую прогрессивную в мире страну, где так вольно дышат граждане и гражданки. Что не так-то?
— Ты, сволочина, меня под монастырь хочешь подвести? — пролепетал Илья Николаевич. — Если эта антисоветская галиматья, что вся наша страна — это большая зона, прозвучит с экранов кинотеатров и пусть даже из уст уголовников, то через день мы с тобой воочию, на своей шкуре, узнаем, что такое зона малая. Ты баланду когда-нибудь хлебал?
— Бастурму ел, бишбармак пробовал, бигос один раз употребил в пищу, а вот баланду не довелось, — захихикал я.