«Беларусь» вздрагивает, потом сердито рычит и наконец, выпустив облачко синего дыма, рывком скачет с места. Сейчас он напоминает гигантского кузнечика, присевшего на толстых ногах и готовящегося к очередному прыжку. Слышится скрежет, трактор немного знобит, однако, поворчав, он прибавляет ходу: Роман перевёл рычаг на другую скорость. Бросает косой взгляд на невозмутимо попыхивающего папиросой Анисимова. Тот молчит. Роман смиряется и ведёт машину на скорости двадцать километров в час. Быстрее нельзя: дорога не позволяет. Да и какая это дорога? Две широких полосы в высокой луговой траве. Слышно, как стебли хлещут в днище машины, задевают за скаты.
Точно ведя машину по двум колеям в траве, Роман улыбается. Ему приятно держать в руках чёрную отполированную баранку, чувствовать ногами податливые пружинистые педали, ощущать ладонью рычажок переключения скоростей. И потом сидишь на сиденье, как царь на троне.
— Послушай, Анисимов, — спрашивает Роман, — а есть машины выше трактора?
— А как же? — усмехается тот. — Я в армии ездил на таких тётях… «Беларусь» рядом с ними — букашка!
Разработанная вырубка неумолимо приближается. Роман снова бросает быстрый взгляд на Михаила. Тот выкурил уже полпапиросы. Сидит рядом и задумчиво смотрит на опушку леса. Солнце ярко высветило розоватые сосновые стволы, блестят зелёные иголки. Посередине поля стоит тракторная платформа, нагруженная пнями. Да их и положишь-то всего несколько штук: растопырятся корнями во все стороны, не пускают на тележку один другого. Анисимов всё сам делает: и пни корчует, и ковшом поднимает их на тележку, и бульдозером выравнивает площадку. Выкорчеванные пни отвозит к речке, где их жгут. «Беларусь» — это такой трактор, который всё умеет делать. У него полно всяких приспособлений, их нетрудно быстро заменять.
Лицо Романа становится напряжённым, в карих глазах появляется упрямый огонёк. Прихватив зубами нижнюю губу, он отчаянно вертит руль, и послушный его воле трактор делает крутой разворот. Щёлкает переключатель скоростей — и машина бежит по старому следу в обратную сторону. На спидометре 30, 35, 40 километров. Всё сильнее хлещет трава по огромным баллонам, трактор то и дело подбрасывает.
Молчит Анисимов. Курит. Вот он выплёвывает окурок и кладёт большую загорелую руку мальчишке на плечо. Лицо у него серьёзное, однако в глазах мельтешат весёлые огоньки.
— Тормози, парень, — спокойно говорит он. И Роман подчиняется. Ему немного стыдно, что не спросил разрешения на этот манёвр, но руки сами всё сделали. Очень уж ему хотелось побыстрее прокатиться.
«Беларусь» останавливается в высокой траве. И снова он напоминает гигантского пригнувшегося кузнечика. Голубого кузнечика, который теперь будет на вырубке стрекотать до самого вечера.
— Не сердись, Анисимов, — говорит Роман.
— Пустяки, — улыбается тот. — Ты скоро лучше меня научишься трактор водить… Эк лихо развернулся.
— Хорошая машина, — говорит Роман. Он понимает, что Михаил это просто так: он, Анисимов, отличный тракторист, это все в посёлке знают.
Роман ждёт, когда Анисимов включит передачу и развернётся, но тот внимательно смотрит сверху вниз на него. Как будто ждёт чего-то.
— Говорят, Тришка с капканом на лапе приходил в посёлок? — вдруг спрашивает он.
— Было дело, — настораживается Роман. Ему хочется, чтобы все забыли про медведя. Тришка уже давно живёт в лесу, и нечего о нём вспоминать. Это не оттого, что Роман ревнует всех к своему Тришке. Просто люди захотели, чтобы его не было в посёлке, так теперь нечего про него и вспоминать… Никто не видел, какими глазами Тришка смотрел на Романа и его отца, когда они, уж в который раз, поздними вечерами, чтобы люди не видели, уводили ничего не понимающего медвежонка в лес. Никто не слышал, даже отец, что говорил на ухо своему любимцу Роман… А разве просто объяснить зверю, вскормленному людьми, что он стал лишним?
— Лучше бы он здесь больше не появлялся совсем, — говорит Михаил. — В прошлое воскресенье напугал мою жену и соседку — они за кореньями в лес ходили. Жена-то ничего, узнала его, а соседка до сих пор не может уняться…
— Он ведь их не тронул?
— Не в этом дело… Народ поговаривает, что надо его… в зоопарк определить.
— Зоопарк — это тюрьма! — перебивает Роман. — Он любит волю. Я ему ошейник сделаю. Всем будет понятно, что он ручной… Никто пугаться не будет.
— Я-то понимаю, что на воле лучше, — говорит Михаил, — а вот… В общем, люди, парень, разные бывают.