Когда к Егору кто-нибудь обращался, он никогда сразу не отвечал: помолчит, как-то непонятно и криво улыбнётся, а потом коротко ответит. Даже если на кого Егор сердит, никогда виду не подаст, однако тому человеку надо быть всё время настороже. Всякое может случиться: то поросёнку вдруг палкой кто-то ногу перешибёт, то корова молока лишится, то яблони и вишни в саду окажутся переломанными, а то может и пожар приключиться, как у старика Никифорова, который отказался выдать за Егора свою дочь. И не докажешь, кто это сделал. Как говорится, не пойман — не вор. А поймать Егора на месте преступления ещё никто не смог.
Несколько раз преследовал его в лесу егерь Лапин, но опытный браконьер всегда уходил, а если и попадался, то у него ничего не обнаруживали. Просто так человек вышел с ружьишком прогуляться в лес, отдохнуть… Тимофей Георгиевич Басманов — отец Романа — один раз почти накрыл Егора весной на озере, когда он из ружья бил нерестовавших щук. Но и тут браконьер вывернулся: успел бросить в омут мешок со щуками…
Не любили Егора в посёлке; люди поговаривали, что, дескать, сколько ни вейся верёвочка — быть концу…
Егор дунул на расчёску и спрятал в карман. Шёлковая рубашка с молнией обтянула широкие плечи, чисто выбритые щёки лоснятся. Сегодня у Пестрецова праздничный вид. Уж не снова ли идёт свататься к Никифоровой дочке?..
— Что же ты даёшь всем кататься на моём мопеде? — мягко, с улыбкой упрекнул Егор. — Им только дозволь… — Он кивнул на собиравшую на лужайке цветы Майю. — Хорошую вещь искалечат.
В Романе поднималась ненависть к этому человеку: знал бы, что будет такое, вовек бы не связывался с этим мопедом! Ну не даёт прохода…
— Машина, будь то велосипед или мотоцикл, она любит одного хозяина, — продолжал поучать Егор. — А как вещь пошла по рукам, пиши пропало! Гляжу я, как ты распоряжаешься моим мопедом, и веришь — сердце кровью обливается.
Роман, опершись о мопед, молчал. Да и что он может возразить? Егор и слушать не будет. Говорит и весь светится от удовольствия, самому нравится, как он красиво говорит… А в словах неприкрытая насмешка и угроза.
— Ну, поигрался с моей техникой — и будет, — сказал Егор и положил тяжёлую руку на руль. — За амортизацию я с тебя ничего не потребую. — И рассмеялся, показав скошенные с одной стороны крупные желтоватые зубы.
— Не отдам! — воскликнул Роман и рванул руль к себе. Майя подняла голову и выпрямилась. В руке у неё букет из ромашки и ещё каких-то розоватых мелких цветов.
— Ай-яй! — покачал головой Егор, разглядывая мопед. — Фара сбоку помята… И рама плохо покрашена. Небось кистью мазал? А надо бы из распылителя… А это ещё что? — Он нагнулся к звонку и посигналил. — Разве это сигнал? Пискляк какой-то. Мог бы и получше звоночек подобрать…
— Гад ты! — с ненавистью сказал Роман, не отпуская руль, хотя и понял, что всё потеряно.
— Что же мне с тобой, грубияном, делать? — улыбнулся Егор. — Слова-то какие нехорошие говоришь… Надо бы проучить, да вот как? По шее накидать или…
— Дом подожги! — выдавил сквозь стиснутые зубы Роман.
— Намёки какие-то… — поморщился Егор и вдруг, округлив глаза, рявкнул: — Руки убери с чужого аппарата, прыщ!
Может быть, если бы к ним в этот момент не подошла Майя, Роман и не осмелился броситься на парня, который по крайней мере в три раза сильнее его. Он ткнул его кулаком в Наглое улыбающееся лицо и в то же мгновение мощным ударом был отброшен в сторону и растянулся на тропинке у самых ног Майи.
— Как вам не стыдно?! — закричала девочка. — Вы же большой, а он…
Слыша ровный гул в голове, Роман облизнул разбитые губы, поднялся на ноги и снова бросился на Пестрецова. Тот, не ожидавший этого, отпрянул и, видно, оступился. Падая, он увлёк за собой мопед. Отшвырнув его, пружинисто вскочил на ноги и сгрёб Романа за воротник. Рубашка треснула. И тут, к своему ужасу, Роман почувствовал, как его правое ухо попало в железные клещи.
— Не бить же тебя, несмышлёныша, — цедил Егор. — Я тебе, цыплёнку, все ухи откручу… — Клещи тискали, кромсали ухо. Роман с трудом сдерживался, чтобы не закричать. А ещё сильнее боли терзало унизительное чувство: на глазах девчонки его дерут за уши, как малолетку… Уж лучше бы, паразит, ударил кулаком.
И тут его удивила Майя.
Она кошкой бросилась на Егора и вцепилась в его рукав.
— Вы… вы зверь! — кричала она. — Отпустите его!
Пестрецов ослабил хватку, и Роман вырвался. Невольно ощупал ухо. Ему показалось, что оно стало огромным, как у слона, и налилось кровью. От боли выступили непрошеные, предательские слёзы.