— Пойду, — сказал отец.
Убрав охотничьи принадлежности, он надел выгоревшую куртку, подпоясался патронташем, повесил на плечо двустволку. На пороге остановился, внимательно посмотрел сыну в глаза.
— Иду, как на казнь…
— Это и есть казнь, — глядя на носки крепких отцовских сапог, сказал Роман. — Казнь Тришки.
— Понимаешь ты: я не могу что-либо изменить! — с сердцем сказал старший Басманов.
Редко отец признавался в своей слабости, тем более перед единственным сыном, но разговор у них был мужской, и он честно, как мужчина мужчине, ответил сыну. Тимофей Георгиевич был справедливым, сильным человеком, не умел лукавить. Немногословный по натуре, он мог любому сказать правду в глаза, какая бы она горькая ни была. За это и уважали его в леспромхозе. Роман не знает, а он ездил в охотохозяйство и доказывал, что медведь не виноват в случившемся, но там были неумолимы: зверь изувечил человека, он опасен!
Егор не выслеживал медведя — его ружьё было заряжено дробью, тот сам пошёл на него. Охотник выстрелил, защищаясь. А раненый зверь в сто крат опаснее здорового. Его необходимо выследить и уничтожить. Если не справятся своими силами, пришлют охотников из района… Вот что сказали Басманову в охотохозяйстве.
— Зачем убивать? Можно в зоопарк отправить.
— Я тоже так думал, но Тришка ранен. Он сейчас не подпустит к себе человека. И мы не знаем, что у него за рана.
— Он поправится. И скоро.
— Он сейчас опасен. Может напасть на любого. Не забывай — это дикий зверь. И зверь обиженный.
— Ещё как, — вздохнул Роман.
— Это единственный выход…
— Отец, произойдёт большая несправедливость, — сказал сын.
— Знаю, — признался тот.
— И всё равно идёшь?
— Думаешь, лучше будет, если я останусь дома?
— Ты прав, отец, иди…
Старший Басманов вздохнул и переступил через порог. Роман слышал, как застучали его шаги по коридору, потом хлопнула дверь. Высокий, чуть сутуловатый отец прошёл мимо окон и исчез. Ушёл отец. Убивать Тришку. Того самого медвежонка, которого принесли крошечным и выкармливали молоком из соски. Который почти год был верным товарищем Роману и другим ребятам, главным участником во всех играх и забавах. Это они научили Тришку брать в лапы разные вещи, разворачивать конфеты, ходить на двух ногах, как человек, бороться… Разве дикий медведь так сумеет? Даже разъярённый, раненый Тришка послушался его, Романа, и всё-таки отпустил Пестрецова…
А какие у него осмысленные глаза! В них радость и понимание. И как Тришка тяжело переживал, когда его отвергли люди! Ведь он всё понял, правда, не сразу, и последнее время стал приходить в посёлок крадучись, когда там было мало народа. Шёл прямо к дому Басмановых и ни на кого не смотрел — дескать, я по делу и никому худа не желаю, не трогайте только меня. Даже на собак старался не обращать внимания, вот они и обнаглели! Кто же стерпит, если на тебе повисла целая свора?..
Нет, Тришка не должен умереть! Он необыкновенный медведь и будет жить!
Роман пулей метнулся в сени, оттуда — в сарай. Схватил за руль новенький, ещё как следует не обкатанный мопед и поволок его к конторе. На крыльце дымил папиросой егерь Лапин. На земле, у последней ступеньки крыльца лежала, уткнув длинную острую морду в лапы, пятнистая гончая егеря. Говорили, что нет ей равной охотничьей собаки в округе. Любого зверя в лесу выследит и поднимет. И эта гончая по кличке Буян пойдёт по следу Тришки…
Отец удивлённо поднял брови, увидев сына, но ничего не сказал. Роман стоял рядом с мопедом и смотрел на дверь. Оттуда должен выйти Поздняков. Это его дожидались отец и егерь.
Лапин бросил на Романа понимающий взгляд и выпустил вверх густую струю дыма, как бы говоря, что, мол, ничего не поделаешь, брат, такая у нас служба…
Так в молчании они прождали минут пять. У Романа зачесалась нога, но он даже не пошевелился. Этот безобидный жест — почесать ногу — казался ему сейчас совсем неуместным.
Поздняков вышел на крыльцо в полном охотничьем снаряжении: брезентовой куртке, резиновых сапогах, при патронташе и ружье с затейливой резьбой на ложе. И стволы были украшены чеканкой. Глаза у Позднякова усталые, лицо хмурое. Видно, только что в конторе у него был неприятный разговор. Однако, увидев Романа, улыбнулся и кивнул:
— Ну, как мопед? Бегает?
— Забирайте, — ответил тот. — Не нужен он мне.
— А другим? — посерьёзнел директор. — Мопед отдан вам в общее пользование.
Роман смутился: как же он не подумал об этом? Вряд ли его правильно поймут ребята, когда узнают об этом поступке. Имеет ли он право от имени всех распоряжаться подаренной школьному лесничеству вещью? Захотел — взял, захотел — отдал…