— Пусть другие и ездят, — сказал он. — Я на него больше не сяду.
Пётр Васильевич внимательно посмотрел на Романа и присел на ступеньку, поставив резиновый сапог как раз напротив морды Буяна. Пёс приоткрыл глаза, втянул в себя воздух и снова задремал.
— Рассказывай, что случилось? — потребовал Поздняков.
Роман, волнуясь, поведал директору леспромхоза всю историю Тришки. Он даже не заметил, как свернули с тропинки к конторе Майя и Никита Поздняков. Они остановились за его спиной и стали молча слушать. Папироса у Лапина прогорела до мундштука, и, когда он сунул её в рот, пепел просыпался на брюки. Скомкав и выбросив окурок, он полез в карман за новой папиросой, но, помяв её в пальцах, так и не закурил. Старший Басманов поглаживал крепкой огрубелой рукой ложе ружья. Папироса, прилепившаяся к нижней губе, тоже погасла, но он забыл про неё. Немного удивлённо поглядывая на сына — одно дело самому с ним разговаривать, другое — слушать его в присутствии посторонних, — Тимофей Георгиевич и сам заражался сыновьей убеждённостью в несправедливости задуманного дела. Он вдруг сейчас отчётливо осознал, что если они убьют медведя, то тем самым нанесут мальчику непоправимую душевную травму. Роман открытый, честный парень. Таким его Басманов и воспитывал. В отличие от многих мальчишек Роман никогда не врал отцу. Ни в большом, ни в малом. И раз он пришёл сюда — значит, он, отец, не сумел убедить сына… А не сумел потому, что и сам сомневался в справедливости задуманного. Понял старший Басманов и ещё одно: если бы он застрелил Тришку, сын никогда бы ему не простил. Между ними всегда бы стоял медведь. От этой мысли он даже немного растерялся. Перестал гладить ложе и отодвинул от себя ружьё. Нет, он из него не выстрелит! Машинально снял патронташ и положил рядом.
И никто этого не заметил, кроме Майи. Девочка, казалось, всё поняла и улыбнулась. Тимофей Георгиевич неуверенно улыбнулся в ответ.
Когда Роман умолк, директор тоже полез в карман за папиросами — и что это у взрослых за привычка, в трудные минуты хвататься за спасительное курево? — достал, размял в пальцах, сунул в рот и щёлкнул зажигалкой. Видно было, что всё это он проделал машинально, по привычке, а мысли далеко…
— По этой, значит, причине ты и притащил мне обратно мопед? — наконец нарушил молчание Пётр Васильевич.
— Я был неправ, — сказал Роман. — Мопед здесь ни при чём. И он не мой, а общий.
— Хорошо, что ты хоть это понял, — уронил директор, задумчиво глядя на дремавшую у его ног собаку. Неожиданно он перевёл взгляд на Майю и спросил: — Зачем ты свистела? Ты знала, что Тришка придёт?
— У сосны что-то шевелилось, мигало, и мне стало страшно, — ответила она.
— И ты позвала на помощь медведя?
— Он добрый и умный.
— Чудеса! — усмехнулся Поздняков. — Девочка заблудилась в лесу, ей стало страшно, и она вместо людей зовёт на помощь — кого бы вы думали? — медведя! Расскажи кому, не поверят!
— Вы ведь верите? — взглянула на него Майя.
— Егор матку глухариную завалил, — подал голос Лапин. — А у нас охота на эту птицу на три года запрещена. Сами знаете, глухариные выводки завозили сюда аж из-под Белоруссии.
— Сколько он рыбы и зверя погубил — не счесть, — проговорил Тимофей Георгиевич. — А помните, в позапрошлом году зимой двух лосей ухлопали? Как пить дать, это Егорова работа. Правда, выкрутился он тогда, иначе бы не миновать крупного штрафа.
— Тришка — ручной медведь, — сказал Роман. — Его ничего не стоит убить. Он привык жить с людьми, вот и тянется к ним. Поэтому и не уходит из нашего леса.
— А сколько собак в посёлке задрал? — возразил Поздняков. — Женщины стали опасаться ходить за ягодами-грибами.
— Я ему ошейник надел, — сказал Роман. — С блестящими железками. Каждому понятно, что это Тришка.
— Если так любишь, что же ты его не воспитал? — взглянул на него директор. — Разве это дело — на людей бросаться?
— Это неправда, — тихо сказал Роман. — Такого не было.
— А Егор?
— Он ведь стрелял в него! — воскликнула Майя. — И видел, что это стоит у сосны Тришка. Ещё было светло — и ошейник издалека был виден. И потом, я кричала ему, чтобы не стрелял. А он всё равно выпалил. Раненый Тришка и бросился на него…
— Егору вперёд наука — не браконьерствуй, — сказал егерь. — А то последнее время совсем распоясался… То косулю подшибёт, то капканы на куницу расставит. Кабаниху ухлопал. Никакого сладу с ним не было… И мать такая же: на базаре задержали со свежей рыбой, так на весь райцентр раскричалась…