В конце апреля, накануне освященной миллиардами лет Вальпургиевой поры, Блейк впервые отправился с паломничеством в неведомое. Пробираясь по бесконечным улочкам в деловой части города и по унылым, полуразрушенным площадям за ними, он наконец вышел на уводящую вверх аллею с ее истертыми за много веков ступенями, просевшими дорическими портиками и затуманенными застекленными куполами, что, как ему казалось, поднималась к давно знакомому, недосягаемому миру за пределами туманов. По пути встречались выцветшие сине-белые указатели улиц, которые ровным счетом ничего Блейку не говорили, а какое-то время спустя он заметил, что в толпе прохожих замелькали иноземные смуглые лица и на экзотических магазинчиках в коричневых, прошлого десятилетия домиках появились вывески на иностранном языке. Нигде не находил он тех строений, что видел в бинокль, и вновь ему помн илось, что далекая панорама Федерал-хилл — это вымышленный мир, куда не ступит нога смертного.
То и дело взгляд его падал на обшарпанный церковный фасад или на полуразрушенный шпиль, но достопамятное почерневшее здание как сквозь землю провалилось. Он спросил у лавочника про большую каменную церковь, тот улыбнулся и покачал головой, хотя по-английски изъяснялся свободно. Чем выше поднимался Блейк, тем чужероднее выглядели окрестности с их запутанными лабиринтами угрюмых коричневых проулков, уводящих неизменно к югу. Он пересек два-три широких проспекта; в какой-то момент ему померещилось, будто он углядел впереди знакомую башню. И вновь спросил он у торговца про массивную каменную церковь и в тот раз готов был поклясться, что неведение собеседника — притворное. На смуглом лице отразился страх, — торговец тщетно пытался его скрыть! — и от внимания Блейка не укрылось, что тот правой рукой сотворил странное знаменье.
И вдруг, нежданно-негаданно, слева, на фоне пасмурного неба, над ярусами коричневых крыш, обрамляющих переплетения южных улочек, четко обозначился черный шпиль. Блейк сразу же понял, что это, и кинулся туда по грязным немощеным проулкам, ответвляющимся от проспекта. Дважды он сбивался с пути, но отчего-то не смел спрашивать дорогу у почтенных старцев, либо домохозяек, устроившихся на ступеньках крыльца, либо у детишек, что гомонили и возились в грязи на полутемных задворках.
Наконец башня предстала перед ним на фоне юго-западного неба со всей отчетливостью, и каменный корпус воздвигся темным исполином в конце улицы. Вскоре Блейк вышел на открытую, продуваемую всеми ветрами площадь, мощеную на старинный лад, с высокой стеной-насыпью в дальнем ее конце. Поиски Блейка завершились: на широком и плоском, поросшем травой возвышении за железной оградой (ее-то и поддерживала стена) отдельный маленький мирок вознесся футов на шесть над окрестными улочками. Там-то и высилась мрачная громада, не опознать которую, несмотря на новый ракурс, было невозможно.
Заброшенная церковь пребывала в полуразрушенном состоянии. Часть каменных контрфорсов обвалилась, несколько изящных флеронов затерялись в бурых сорняках и травах. Закопченные стекла готических окон по большей части уцелели, при том что множества каменных средников недоставало. Блейк недоумевал, как расписанные непонятными изображениями окна могли так хорошо сохраниться, учитывая печально известные привычки маленьких мальчиков всех стран и национальностей. Неповрежденные массивные двери стояли плотно закрытыми. Наверху стены-насыпи, окружившей площадку со всех сторон, тянулась проржавевшая железная ограда; калитка в ней — на верхней ступени лестницы, что поднималась с площади, — запиралась на висячий замок. Тропа от калитки до здания терялась в буйных зарослях. Распад и запустение пеленой нависали над этим местом, под стрехами не прятались птицы, к черным стенам не льнул плющ, — во всем этом Блейку чудилось нечто неуловимо зловещее, чему и определения-то не подберешь.
Людей на площади было не много, но в северном ее конце дежурил полицейский. Блейк поспешил к нему и принялся расспрашивать про церковь. Но дюжий здоровяк-ирландец, к вящему недоумению юноши, лишь осенил себя крестом и пробормотал, что об этом здании говорить не принято. Блейк не отступался, и полицейский наконец сбивчиво пробормотал, что итальянские священники-де всех предостерегают против этой церкви: там якобы некогда гнездилось чудовищное зло — и оставило свой след. Сам он слышал от отца разные темные слухи, а тот с детских лет помнил разные недобрые звуки и перешептывания.