— Можно считать установленным его причастие к возникновению эпидемии, — глухо сказал Александр Николаевич, мельком взглянув на своего заместителя.
Тарнов кивнул головой, соглашаясь с его выводами.
Один Михаил Дмитриевич со страдальческим выражением произнес:
— Да поймите же, мы судим о нем как воробьи о попугае. Нам же ничего не известно о его намерениях. И я верю этой женщине…
Александр Николаевич уже не мог злиться на своего помощника. Он думал: «Хороший человек Михаил Дмитриевич. Все понимающий Михаил Дмитриевич. Широко мыслящий, эрудированный. Мягкий, человечный. Это знают все. И точно так же всем известно, что я жестокий и требовательный. Властолюбец, умеющий принимать крутые решения и беспощадно проводить их в жизнь. Бесчувственный. Что ж, кому-то надо быть таким. Если сейчас все будут добрыми и мягкими, как Михаил Дмитриевич, то могут погибнуть тысячи таких же добрых и мягких…»
Он думает о Нине, о своей молодой жене, не может не думать: «Бывают, конечно, глупые и старые люди. Но зачем молодой красивой женщине глупый и старый муж? Да к тому же не признающий компромиссов? Да к тому же неудачник?»
— Хорошо верить женщине, — сказал полковник Михаилу Дмитриевичу, отвечая на его слова, но Александру Николаевичу казалось, что он отвечает на его мысли. — Это мудро — верить женщине. Но как быть с фактами?
— Факты еще надо истолковать.
— Как же вы истолкуете последнее сообщение? — тихо, очень тихо спросил у своего зама Александр Николаевич.
— Может быть и такое объяснение: он, как и мы, ищет средства борьбы против эпидемии, — сказал Михаил Дмитриевич.
На стене кабинета с планом города ярко замигала одна из сигнальных лампочек. Полковника Тарнова вызывал пост номер семь. Пост сообщал:
— Преступник обнаружен в нашем квадрате и окружен.
— Прикажите не применять оружие! — крикнул полковнику Михаил Дмитриевич.
Полковник бросил в микрофон: «Выезжаю!» Жестом показал ученым, что они могут ехать с ним.
— Разрешите мне действовать самостоятельно, — попросил Михаил Дмитриевич.
Возмущение Александра Николаевича готово было выплеснуться наружу, но полковник погасил его, спокойно сказав Михаилу Дмитриевичу:
— Сейчас спорить некогда. Поехали.
Квадрат номер семь был оцеплен так, что из него никто не мог выбраться незамеченным. Спецкоманды дежурили у передвижных установок слежения, над домами зависли патрульные вертолета.
— Вот он! — Полковник показал на темную точку в углу радиолокационного экрана, вмонтированного в панель управления автомобиля.
Точка стала увеличиваться. Автоматически включился телеэкран. На нем видна человеческая фигура.
— Сейчас его возьмут, — прошептал Тарнов, приподнявшись на сиденье.
На экране человек быстро шел по улице, завернул за угол, вышел на набережную канала. Здесь проходила дорога к торговому центру. Не менее десяти оперативников двигались кольцом вместе с преступником, но взять его на набережной не могли — мешали люди. Преследуемый сбежал по лесенке к каналу, согнулся для прыжка и… исчез.
— Он прыгнул в канал! — воскликнул полковник и скомандовал в микрофон: — Перекрыть шлюзы!
Время двигалось мучительно медленно. Наконец Тарнов увидел сигнал вызова на пульте и немедленно ответил. Передавали с берега канала: преследуемого обнаружить не удалось. Он ушел. Исчез, будто растворился в воде.
Через несколько минут такие же сообщения поступили от всех групп преследования, с пунктов слежения, с постов, установленных у шлюзов.
Полковник вопросительно посмотрел на Александра Николаевича. Тот сделал вид, что не понимает его взгляда. Да и что он мог сейчас посоветовать? Рассказать еще что-нибудь о предполагаемых, но неизученных возможностях супермозга? Импровизировать, какие эксперименты может проводить супермозг над людьми или даже над человечеством в целом?
Полковник нажал несколько кнопок на пульте, посоветовался с генералом и с теми, кто вел расследование параллельно, отдал дополнительные распоряжения постам.
— Самое лучшее средство против разочарования — не очаровываться, — внезапно и весьма неуместно сказал Михаил Дмитриевич.
Полковник резко повернулся к нему и спросил:
— Вы, помнится, хотели получить возможность действовать самостоятельно?
Александр Николаевич сделал предостерегающий жест, но полковник не прореагировал. Тогда Александр Николаевич сказал:
— К сожалению, Михаил Дмитриевич в своих поступках не всегда руководствуется логикой.
— Чем же он руководствуется? — спросил полковник так, чтобы по интонации нельзя было догадаться о его настроении.
— Настроением, — сказал Александр Николаевич. — Настроением и интуицией. По-моему, в нашей ситуации доверяться интуиции легкомысленно.
— В условиях неполной информации интуиция иногда очень полезна, — заметил полковник. — Может быть, я ошибаюсь?
— Но…
— Вы сами, Александр Николаевич, утверждали, что в данном случае логика нам не помогла! — Полковник взглянул на Михаила Дмитриевича и поощрительно улыбнулся. — Действуйте самостоятельно.
Бедный Александр Николаевич не мог и предполагать, какое действие на полковника окажет его замечание об интуиции…
— Подождите минутку, — попросил Александр Николаевич Михаила Дмитриевича, когда они вышли из автомобиля и остались одни на улице. Лицо руководителя лаборатории было нездорового желтого цвета, темные круги увеличивали глаза.
Михаил Дмитриевич почувствовал болезненный укол жалости: с этим человеком он проработал десять лет, Александр Николаевич всегда выглядел уверенным в себе, бодрым, энергичным руководителем. Он умел принимать крутые решения, брать на себя ответственность там, где другие не решились бы.
Подумать только, как он изменился! И голос его звучит иначе:
— Вас не мучает вопрос — почему он все время убегает от нас?
— Вы в самом деле не знаете ответа? Александр Николаевич кивнул.
— Разве вы не помните, сколько раз мы спорили до хрипоты в лаборатории, можно ли нам супермозг приспособить для работы на Земле, среди людей? И вы всегда твердили решительное «нет». Вы боялись, что он уже одним своим существованием будет принижать людей. Если помните, я просил вас не говорить этого при нем. Но вы ответили, что он слышит не лучше шкафа, поскольку не имеет ушей.
— И вы думаете…
«Неисправимый, он и сейчас притворяется, будто не понимает. Ну, так получай!» Михаил Дмитриевич облизнул губы и «выстрелил»:
— Я уверен, что он «слышал» нас. Не знаю, каким образом, — может быть, в виде электромагнитных волн, — но он воспринял эту информацию. А в том, что он не желает быть уничтоженным, нет ничего странного. Как и в том, что он хочет изучить своих создателей. Дети тоже изучают своих родителей, только последние этого обычно не замечают.
Лицо Александра Николаевича исказилось, но уже через несколько секунд он овладел собой.
— Он может прийти к страшным для нас выводам, — изрек он.
«Напрасно я жалел его, не стоило», — подумал Михаил Дмитриевич и твердо сказал:
— В тысячный раз напоминаю вам одну и ту же формулу гуманистов: мудрость и добро неразлучны!
Аля удивлялась себе: «Как же это я иду против всех? Как я смею? Ведь полковник сказал, что разыскать Юрия необходимо в интересах человечества. Полковник мудрый, правдивый. Выходит, я против человечества? Нет, не против. Просто человечество для меня какое-то общее понятие, абстракция. А Юрий — конкретный, близкий. Но человечество — это люди, такие же, как я. А он…»
Тут ее мысли заходили в тупик. Она не могла думать о Юрии как об искусственном существе с враждебными намерениями. Она вспоминала его объятия, его дыхание на своей коже, его изумление: «Вот, оказывается, как это бывает…»
Аля отвлекалась только на работе и старалась не оставлять себе времени для отдыха и «посторонних» размышлений. Когда допекали вопросами о Юрии, она становилась злой, раздражительной, и от нее быстро отставали даже самые дотошные.