Надо ли говорить, что жизнь Муси, пусть и скучноватая, но свободная от потрясений, превратилась теперь в сплошной кошмар. Она сносила все безропотно и никому не смела жаловаться. Но тайное действительно рано или поздно становится явным – долго скрывать следы от побоев и придумывать правдоподобные объяснения исчезновению из дома немногих ценных вещей Муся не смогла. Против Рощицкого ополчились все – и родня, и немногочисленные, но преданные Мусины подруги, и даже соседи, которые вообще-то не жаловали чудаковатую старую деву, но и наблюдать спокойно, как наглая тварь в мужском обличье измывается над безобидным жалким существом, выставляя ее за дверь собственного дома промозглой зимней ночью в одной тонкой ночной сорочке, не могли. В жизни Игоря наступила в ту пору затяжная черная полоса, не было не только куража и везения, не осталось даже капли энергии, чтобы мобилизоваться и завлечь в сети очередную жертву, – ему в самом прямом смысле этого слова негде и не на что было жить – он вцепился в Мусю мертвой хваткой и терпеливо сносил все пинки и зуботычины возмущенной общественности. Сознание собственного бессилия рождало и множило в нем чувство тяжелой, почти животной ярости. Он уже не презирал Мусю – он люто ненавидел ее, и каждый косой взгляд в подъезде отливался несчастной потоком страшных, невыносимых практически, надругательств над ее телом и душой. Разумеется, стоило ему только по достоинству оценить ситуацию, он стал самым жестоким преследователем и гонителем Рощицкого и несколько раз просто жестоко избивал его и вышвыривал из квартиры, обещая следующий раз убить. Но Муся, бедная Муся, нестерпимо страдающая от физических и моральных истязаний, по-прежнему любила этого подонка, мучительной, безотрадной любовью и каждый раз прощала и позволяла ему вернуться. Рано или поздно это должно было закончиться, он надеялся в душе, что Рощицкий выйдет наконец из состояния тупой спячки, найдет новую женщину и бросит Мусю. Это могло бы стать действительно лучшим для всех исходом. Но их, общая на ту пору судьба, видно, не склонна была улыбаться, ей вздумалось пошутить, и это была очень злая шутка.
Рощицкий и впрямь нашел женщину, уместнее здесь будет сказать: подцепил на какой-то случайной пьянке – женщина была соответствующего стиля и образа жизни, жить ей, как и Рощицкому, было негде и не на что, однако в проспиртованной душе Рощицкого родилось нечто похожее на увлечение – он прихватил женщину с собой и после трех дней загула, отупевший от водки, голодный, невыспавшийся, приволок девицу к Мусе, заявив с порога, что теперь его новая подруга будет жить здесь. Потом он заставил Мусю бежать в палатку за спиртным, готовить еду, принять участие в их застолье, потом он занимался с девицей любовью на Мусиной постели, потом они снова пили и заставляли Мусю пить с ними – они уже вполне насытились хлебом и тем, что все чаще им этот хлеб заменяло – алкоголем, и теперь жаждали зрелищ – развлекать их предстояло Мусе. Больше с ними не было никого.
Муся позвонила ему поздно ночью, и одного этого было достаточно, чтобы понять – случилось что-то ужасное.
– Я их убила, – сказала Муся, – может быть, ты сможешь приехать.
Она действительно убила этих двух людей несколькими ударами топорика для разделывания мяса, нанеся удары удивительно сильно и точно – это потрясло его больше всего, больше даже вида двух безжизненных тел на залитой кровью кухоньке. Он вообще долго удивлялся потом, когда кошмар произошедшего подернулся дымкой времени и мог восприниматься относительно объективно, как не лишился рассудка, переступив порог Мусиной квартиры. Открывшая ему дверь Муся была вроде даже спокойна, но почти обнажена – немногая одежда висела на ней клочьями.
– Что он делал с тобой?
– Они, они вместе хотели, чтобы я танцевала без… без… всего. Стриптиз.
Это слово в ее устах и все, что он увидел в квартире и услышал от Муси, и даже то, как она рассказывала ему все это – тихо, пугающе подробно, без намека на слезы и вообще какие-либо эмоции, – было совершенно нереальным, фантастическим, словно чудом вырвался в мир ночной кошмар.
Дальнейшие его действия были, как часто думал он потом, определены именно сюрреализмом происходящего: он не стал вызывать милицию, он позвонил Вадиму.
Вадим или Вадя, как все его тогда называли, был ему не то чтобы другом, добрым приятелем, впрочем, таковым его считали очень и очень многие люди, и, надо сказать, считали вполне справедливо, – Вадя был веселым, легким человеком, наделенным природой колоссальной жизненной энергией – ему все в жизни было интересно и до всего всегда было дело. В свои двадцать два он перепробовал уже массу профессий, предавался огромному количеству увлечений, но всюду, где он проездом, пролетом, пробегом побывал, счастливо умудрялся становиться почти своим. Несколько месяцев Вадя работал в милиции «сыщиком» – говорил он сам, и немало тем гордился.
Вадя приехал довольно скоро и, надо отдать ему должное, довольно быстро пришел в себя от шока, который, как любой нормальный человек, испытал от увиденного, а самое главное, адекватно оценил ситуацию. Он растворил несколько таблеток седуксена в половине стакана валерьянки и заставил Мусю выпить основную часть этого раствора, а его – допить остатки. После этого уложил Мусю на диван в маленькой гостиной, плотно закрыл дверь на кухню и, примостившись возле телефона в тесном коридоре, достал записную книжку.
– Понимаешь, старик, сдавать ее «ментосам» нельзя – она всего там последующего не переживет, но и трупы мы с тобой закапывать не поедем. Ты, надеюсь, не для этого меня позвал? Правильно, это глупо. Мы же законопослушные граждане.
– Как же быть? Они же не могут там оставаться?
– Не могут, не могут, – он листал густо испещренные странички истрепанного блокнота, – не могут, конечно. Сейчас я найду одного человечка, он, понимаешь, вроде как журналюка, но с ментосами работает плотно и всякие такие делишки обтяпывал.
– Какие делишки?
– Ну какие, какие… Дело открыть, дело закрыть – это, так сказать, процесс управляемый. У тебя деньги есть? – неожиданно спросил Вадя, отрываясь от поисков.
– Деньги… есть, – он растерянно полез в карман куртки, – есть, конечно.
– Много денег, старик. Потребуется много денег.
Деньги он потом взял у родителей. В качестве аванса сгодилась та сумма, которую они наскребли вместе с Вадей: два бриллиантовых кольца Мусиной мамы, старинная икона ее же бабушки (все, что еще не успел пропить Рощицкий) и честное Вадино слово. Своего приятеля журналиста Вадя нашел после нескольких телефонных звонков, а через пару часов приехал милицейский наряд.