— Никто ничего не знает. Они убивают столько людей…
Анунциата поспешно вмешалась:
— Теперь так не делают, Анжела Тереса, то было уже давно. А теперь у нас мир.
Анжела Тереса перевела взгляд своих черных глаз со старой служанки, видимо, своей родственницы, раз та называла ее по имени, на Давида и сказала:
— Вы ведь иностранец, и можете ответить мне точно: правда сейчас мир?
— Да, мир.
Его нахмуренный лоб добавил невольно: каков бы он ни был.
Анунциата вернула их к действительности:
— Сеньор желает посмотреть комнаты. Прикажешь мне их показать, Анжела Тереса?
У нее была особая, независимая манера управлять, прислуживая.
Женщина со снежно-белыми волосами кивнула — и внезапно исчезла. Она все еще тихо сидела здесь, но полностью погрузилась в себя, покинула их еще до того, как они сами от нее ушли.
Они поднялись по просторной лестнице на второй этаж. Это была поразительная испанская лестница со ступеньками из плоского обтесанного камня, без перил. Давиду приходилось слышать, что камни прикреплялись к основанию лестницы клеем, секрет изготовления которого неизвестен до сих пор. Это тайна испанских строителей. Он застывал сразу же и становился тверже камня. Какая точность в руке и какой глазомер! Легкое дрожание — и все дело испорчено.
Весь дом был, видимо, построен по простому плану, но строили его люди с искусными руками и природным чутьем материала, формы и цвета.
Каменные полы с кобальтово-синими мозаичными плитками. Белые стены, солидная мебель. Изящные детали в оформлении окон, в кованых дверных ручках, в яркой красочной обивке на фоне стены.
Может быть, только чуточку жестковато и холодновато для северянина, непременно требующего от обстановки тепла.
На втором этаже было четыре больших комнаты, не считая холла.
— Это больше, чем нам нужно, — сказал Давид.
— Xo, — усмехнулась Анунциата, — вы можете использовать сколько хотите комнат, и как хотите, все равно они уже здесь, их не передвинешь.
Она прошла вперед и с гордостью распахнула дверь в просторную ванную комнату с окнами и душем в потолке. С одной холодной водой, без горячей.
— Это мальчики сами здесь его провели, — произнесла она с гордостью, — и даже пользовались им, не боялись.
Давид подумал немного — о чем бы ему следовало спросить еще. Ах да, кухня, конечно.
Анунциата сдержанно ответила, что об этом они как-нибудь договорятся с молодой сеньорой.
— А цена в месяц?
— Это решает моя госпожа, — ответила Анунциата, вновь превращаясь в покорную служанку.
Давид чуть было не спросил: а имеют ли цифры вообще какое-нибудь значение для старой сеньоры, но вовремя удержался.
Когда они спустились вниз, Анжела Тереса сидела, как прежде, но удивила его, спросив с известной живостью:
— Понравились вам комнаты? Видели наш душ?
Да, он видел душ, он восхищен. Как можно деликатнее он спросил ее о плате.
И отлично видел, что Анунциата опять делает какие-то режиссерские знаки, теперь за его спиной, хотя Анжела Тереса не обращала на них внимания; она раскрыла свой веер и достала из него бумажку, держа ее на расстоянии, как все дальнозоркие, она прочла несколько отчетливо выписанных цифр, он мог их видеть с того места, где стоял.
— Нет, здесь слишком много! — воскликнула она с испугом, — Нельзя столько платить за жилье… Пако наверно ошибся…
Пако? Ах, да, конечно, это ведь уменьшительное от Франсиско.
— Нет, сеньора, это очень умеренная плата, — возразил он.
Он произнес это с некоторым усилием. Доходы его были ограниченны, а расходы как раз сейчас большие. С этими старыми женщинами можно было бы так легко сторговаться. Но Жорди определил плату точно: для Давида выгоднее, чем любая квартира в городе, а для Анжелы Тересы — или, что важнее, для Анунциаты — больше, чем они могли мечтать.
Так вот почему Жорди приходил сюда; он не мог оказать дружескую услугу Давиду за счет этих старых женщин.
— Мне за глаза хватит и поменьше, — покорно промолвила Анжела Тереса.
Проклятый Жорди, подумал Давид, про себя усмехнувшись и выругавшись одновременно, — так как оказался вынужденным сам навязывать им более высокую плату; а если бы он согласился на более низкую, потерял бы уважение Жорди.
Договорившись обо всем, Анунциата поспешила за глиняной бутылочкой смородинового ликера, и все выпили за совершенную сделку.
— Жаль, Люсьен Мари нет, — вздохнул Давид.
Но тут Анжелу Тересу охватил новый приступ страха.
— Господь милосердный, а вдруг они взяли и посадили ее в тюрьму, — снова со страхом произнесла Анжела Тереса.