На седьмой день пришел Луис, красивый сумрачный черноволосый мужчина, и высказался в том духе, что теперь ей пора домой, пора приниматься за работу.
Люсьен Мари увидела, как по всему телу Долорес пробежала дрожь, как на бледно-смуглых щеках выступили красные пятна. Кончился ее отпуск и кончился ее отдых. Грубые требования Луиса возвращали ее к обычной жизни.
В дверях они столкнулись с приходским священником, пожелавшим навестить больную. Он вернулся с ними, поддерживая Долорес, когда все они пошли через поле. Луис нес дочку.
Давид и Люсьен Мари стояли в дверях верхнего холла и смотрели им вслед.
— Хорошо бы Долорес пришла сюда, когда поправится. Я бы ее кое-чему научила, — вздохнула Люсьен Мари.
Они так неожиданно расстались, что не успели даже поговорить наедине.
Давид глядел на удаляющуюся группу, двигающуюся по полю: тонкая женская фигурка между одетым во все черное священником и Луисом с самоуверенной осанкой матадора.
— Сомневаюсь, что она когда-нибудь появится здесь, — покачал он головой.
26. Смотрите, наш учитель с книгой!
Осень пришла с порывистыми ветрами над землей, до того выжженной, что напоминала красную золу. Тем не менее виноградные гроздья наливались соком на этой сухой земле, а черные оливы обещали богатый урожай, если только ночная буря как-нибудь не собьет их преждевременно. Остроконечные вершины гор резко выделялись на фоне желтого вечереющего неба, и когда приходила созревшая тьма, просвечивающие насквозь гроздья звезд казались подвешенными ниже и ближе, чем раньше, как будто их тоже собирались срезать, как гроздья винограда.
Туристы приехали и уехали, оставив после себя тонны мусора на пляже, общий подъем в торговле и нескольких девушек в несчастье.
Лавочка Жорди тоже переживала свой скромный расцвет. В один прекрасный момент он вдруг увидел все ее убожество — и решил поправить дело. Ночью выкрасил прилавок и свой единственный стул в синий цвет, да, он даже раздобыл кусок синей материи и завесил им дверь чуланчика за прилавком.
Свой единственный костюм он обычно чистил с помощью кофе, а брюки стал класть под матрас накануне вечером, если собирался навестить Анжелу Тересу и ее постояльцев.
Он опять начал читать, Разговоры и споры с Давидом, перелистывание его книг вновь пробудили в Жорди прежнюю жажду чтения. С удивлением, как будто бег времени застал его врасплох, он заметил, что начинает становиться дальнозорким. Достал себе очки, и теперь часто сидел вечерами под своей единственной тусклой лампочкой и читал взятые у Давида книги или свои собственные старые, он держал их в ящике под постелью. Увидев свое отражение в черном стекле окна, усмехался, как будто видел старого знакомого в маске.
— Разве здесь нет библиотеки? — спросил однажды Давид.
— Нет, вздохнул Жорди. — То есть, была тут маленькая библиотечка, но фашисты ее конфисковали, и теперь книги валяются, как хлам, на чердаке ратуши.
— Хорошо бы до них добраться, — произнес Давид задумчиво, потому что книги вообще были дорогие, а этот год порядком порастряс его ресурсы.
— Я-то не являюсь в том месте персоной грата, а ты мог бы попробовать, — сказал Жорди.
Давид пошел в ратушу, выбрав то время, когда, как он надеялся, эль секретарио отправился завтракать. Ему повезло также и в том, что он увидел сержанта Руиса, мирно сидевшего и орудовавшего таким невоинственным оружием, как зубочисткой.
— Книги? — протянул тот удивленно. — Нет здесь никаких книг. Ах, на чердаке, ну, правильно, лежит там какая-то старая рухлядь…
И, взяв ключ от висячего замка, он поднялся на чердак в сопровождении Давида. На полу валялись кипы книг, покрытых паутиной и крысиным пометом; это было самое разнокалиберное собрание, начиная от Сервантеса и Кальдерона и кончая романами, принадлежащими перу английских мисс. Там были Лорка и Бейтс, писатели, доступ к которым был запрещен. В Соласе, видимо, не сжигали книг на кострах.
— Берите все, что хотите, — предложил Руис с врожденной щедростью настоящего испанца.
Вообще говоря, Давид начал за него немного беспокоиться. Могло ли так продолжаться и дальше для человека в его положении, если по характеру он был порядочным, прямодушным, доверчивым?
Спустившись в экспедицию, Давид написал расписку. Руис в недоумении огляделся кругом, как бы решая, что ему с ней делать; потом его взгляд упал на какой-то штемпель, и он тиснул его в самом низу бумаги с улыбкой школьника, ожидающего похвалы. Потом опять уселся на стул и скрестил на груди руки.