— Духовных-то детей, я вижу, получают быстрее, — с некоторой завистью сказала Люсьен Мари.
— На сей раз. Но с таким же успехом это могло занять и три года.
Он имел в виду свои испанские эссе, требовавшие большой начитанности и напряженной работы, хотя в смысле денег они определенно не сулили особой выгоды. Иногда Давид спрашивал себя, почему он берет такую невыгодную работу — вопрос был только в том, он ли выбирал себе работу или работа его.
Годы, проведенные во Франции и Испании, позволили ему изучить латинскую культуру, и теперь он мог бы познакомить с нею также и своих соотечественников. Он был один из тех многочисленных толкователей-переводчиков, которых требовало время — если общность культурных ценностей означает нечто большее, чем торговые договоры и брошюры для туристов.
Ему пришлось порядком поломать себе голову над резкими противоречиями у этого народа. Мистика страдания (Сан Хуан Кризостомо: «Мученики украшали себя страданиями пыток, как весенними цветами…») и веселый цинизм (Архиепископ Хитский: «Мир существует для двух задач. Первая — это добывать одежду и пищу, вторая — добиваться близости с приятной женщиной»).
Разукрашенная цветами лирика. Мужественно суровая проза.
Высокомерная нетерпимость. Живое сочувствие и приветливая доброжелательность.
Хотя не стоило, в общем, слишком идеализировать ту работу, к которой его самого так сильно тянуло; кроме того, она выполняла чисто практическую задачу и для него самого.
Он не обладал бьющей через край силой воображения, как, например, Стриндберг. В периоды депрессии, в периоды отлива творческой энергии, так тяжело переживаемые всеми художниками, хорошо иметь нечто такое, во что можно вгрызться зубами, в то, что требует напряжения всех духовных сил, в период засухи, когда неудержимо влекут к себе алкоголь и возбуждающие средства, как самое легкое решение всех вопросов.
Люсьен Мари была рада, что после такого долгого отсутствия он вернулся к ней. Молодожен, занятый ею одной, не чурающийся обычной, будничной жизни. Но в глубине души сознавала — то, что придает таинственный трепет их отношениям, это именно проблески того, другого, неприрученного, как себя, так и ее подвергающего беспощадным терзаниям вдохновения.
Дождь лил все сильнее, стало холодно, пробковые дубы не могли больше служить им защитой.
— Пойдем домой и затопим печку, — сказал Давид и накинул ей на плечи пиджак, когда они выскочили под дождь. Впервые они с радостью вспомнили, что в двух комнатах у них есть печки.
Но топить их было опасным предприятием, дым чуть не выкурил их из дома, как пчел.
Они совали палку в трубу, они жгли бумагу.
Дым шел вовнутрь.
Давид стал охотиться за трубочистом, но безрезультатно. Они взяли напрокат электрический камин, но это оказалось дорого и, может быть, даже незаконно — об этом ходили разные слухи. Да и помогал камин, кстати, лишь на короткое время.
Старые испанские каменные дома были построены с расчетом противостоять жаре и хранить холод. Летом это было просто замечательно. Но не тогда, когда зарядят зимние дожди и ночи становятся холодными.
Пока пригревало утреннее солнышко, Давид сидел, все позабыв, и энергично писал о жизнерадостном епископе и его мудрых советах в искусстве любви, но когда небо хмурилось и температура падала, а архиепископа тем временем бросали в тюрьму из-за его бесшабашных стихотворений, тогда он вспоминал о печках. Чем страшнее становилось в средневековых застенках, тем сильнее стучали у Давида зубы от холода, и в конце концов ему приходилось идти на улицу и вновь охотиться за трубочистом.
Потребовался целый месяц, но зато у них было теперь две комнаты, в которых можно было поддерживать тепло.
28. «Вы должны сшить себе габардиновый костюм в Испании!»
У Жорди были те же проблемы, но меньше удачи в их разрешении. Пол в его лавке был из кирпичей и расположен прямо на земле. Печки не было совсем. Именно у него конфисковали когда-то принадлежавший ему электрический камин, а местные власти систематически отказывали ему в его ходатайствах о разрешении поставить печку с трубой. И в этом году они поступили точно так же, указав на опасность пожара.
Жорди не мог принять очередной отказ с таким же стоическим равнодушием, как все прежние годы.
Конечно, теперь у него было место в доме Анжелы Тересы, где он мог обогреться, но с него он мог начинать также и свои сравнения.
Стоял ноябрьский вечер. Все сидели у огня и жарили каштаны, а у Жорди появилось желание сыграть на гитаре. Постепенно к нему стало возвращаться его прежнее умение, он мог заставить гитару звучать как чембало. Они болтали и пели в этот уютный вечер, только Пако постигла маленькая неудача: он задел за плетеный стул и разорвал рукав пиджака.