Петрович забыл, что вынул сигарету изо рта, хотел поискать другую.
– …Я знаю, что летают, – не понял его Петрович, – даже как летают. Улетают!.. Особенно от ерша…
– Нет, не ерша… Это топливо для Балаллы1, — сказал который был постарше.
– У нас ее во всем Хануте не сыскать, а на Земле водки много, достань дорогой, а?
– Я тебе Мнаму отдам.
Тот направил девушку в сторону Петровича.
– Не надо Мнаму, – возмутился ее молодой человек, направил ее в свою сторону.
– Я тебе и Мнаму, и Глюну подарю, не слушай ты этого балбеса, – махнул он на молодого человека.
– Наша Балалла лет двадцать не работает, ржавеет. Ее еще мой отец водить перестал, когда на Плюке власть сменили. На Плюке луц используют, а мы водку испаряем, у нас правительство другое, правильное, у кого мняшей много, – старик придвинул к себе девушку, – у того водки много… Привези, а?
Петрович бросил бычок, затушил ногой, хотел сплюнуть, но вспомнил о служителе порядка.
– Папаш, не знаешь, как на Землю попасть? – спросил он.
Папаша взял подругу-девушку, мотнул парню, сказав: «Пошли». И они направились дальше.
– Плюк, бабл… Балаллы… Ерунда какая-то, – сказал Петрович.
Валентин пережимал, стоя на месте, ступни.
– Змерз? Да на тапки-то, – сказал он Валентину и передал обувь.
Акт 2
Те же бредут вдоль улиц. Ночь. В домах гаснут последние окна. На Петровиче тапки. Остановились.
Петрович:
– Эх, сигарет нету. В ларек не сбегать… Блин…
Валентин топчется с ноги на ногу.
Петрович:
– Да что ты топчешься, одень тапки!
Валентин отказался.
Валентин:
– Пошли дальше искать этого… Фуэтона.
Выругался.
На небе что-то пролетело.
Петрович:
– Их балалайка, наверное, пролетела.
– На сковородку смахивает чем-то, – сказал Валентин.
– Точно.
Мимо них профуэтировал в древнеегипетском танце служитель порядка, выкидывая вперед руку, как гусь голову.
– Не плюете? – спросил он, словно обращаясь к самому себе.
– А надо? – спросил Валентин.
– Не надо, – ответил служитель и поспешил прочь.
Отойдя на расстояние пяти метров, вновь сделал фуэте в стиле ламбады.
– Во! Выдает, – сказал Валентин.
– Танцор… – подметил Петрович.
– Петрович, – Валентин повернулся к Петровичу, – я так полагаю, что, если что случилось бы, нужно плюнуть, и появится полиция?
– Не полиция, Валек, а служитель порядка! А его функции мы пока определяем по плевку.
– Верно… Вот, блин, забыли…
– Ты о чем?
– Так надо же было спросить у него про этого…. Фуэтона?
– Фиона?!
– Его самого…
Воцарилось небольшое молчание.
– Плюй! – сказал Петрович. – Выхода нет.
Валентин плюнул что было сил.
Прошло несколько минут.
– Ну, где твой полицай?!
– Не мой, и служитель порядка.
– Да все равно, что делать-то бум?
Вскоре к землянам подошли трое. Два служителя порядка, на одном из них на голове была шапка-ушанка с растопыренными ушами. Служитель порядка, на котором были уши кота, держал гражданина. Гражданин был слегка расслаблен.
– Гляди, Петрович, здесь такие же порядки, прям как у нас. Помнишь? – спросил Валентин.
Задержанный гражданин поднял голову на землян. Послышался звон гитары. (Фонограмма А. Челентано «Конформист».) Человек запел. Голос простой, легкий:
Я, это,
Я человек новый,
Я совершенно новый уже давно, и не являюсь быть никак фашистом.
Могу быть просто альтруистом,
Востоковедом,
А в прошлом я немного был
Консператист.
Теперь вот я экологист,
Недавно жил в восторге идеальном,
Как все, чуть-чуть социалист.
(Проигрыш, с добавлением скрипки.)
Я, это,
Я человек новый,
Я вам толкую совершенно напрямую,
Я прогрессивный,
Я в то же время либеральный,
Антирасист.
Я образцовый,
Еще
Анималист,
На государство не надеюсь.
Резко повернул голову в сторону служителя, на котором была «ушанка», продолжая:
Но в то же время я не хозяин своих мнений,
Я федералист.
(Проигрыш с добавлением скрипки.)
Голос гражданина немного повысился. В движениях появилась уверенность:
Быть конформистом,
Тем, на правой стороне, как правило, всегда готовый быть специалистом,
Красивый и всегда точный, он на все может дать ответ.
Средоточитель разных мнений,
И ежедневно три газеты под рукой.
Но если шевельнет мозгами,
Пользуясь другими словами,
Считает
Себя оппортунистом.
Он, ни на что не обращая,
Ловчась, живет в своем раю конформиста.
В пути по кругу свой везде, но бег без цели в его жизни, тормозится,