Через сорок минут интенсивной работы открылся лаз в соседний подвал. Чуть расширив его, Александр взял фонарь и скрылся внутри. Его не было довольно долго, но, когда солнце уже скрылось за лесом, он сначала выпихнул из лаза какой-то сверток, потом сумку и затее вылез сам.
– Судьба к нам милостива, – объявил он, – нашелся приемник дяди Миши, а это «Океан». Правда, он без батареек, а двести двадцать вольт остались в восемьдесят девятом году. Но я захватил «баски», тут нетрудно будет сделать отвод на девять вольт.
– Простите, что захватили?
– Сухие анодные батареи. Но не волнуйтесь, курочить их я вас не заставлю, сам как-нибудь. Э, да вас, я смотрю, просто качает. Ничего, бывает, это называется реакция. Так, давайте руку и полезли обратно к нам.
В своем подвале лаборант усадил Кисина, у которого действительно все уже плыло перед глазами, на стул, зажег две свечи и полез куда-то за верстак.
– Надеюсь, спирт вам разбавлять не надо? – спросил он, чем-то там шебурша. – Ну и ладушки, а то мало ли, я же не знаю, как там у вас в партбюро пьют.
После всех волнений сегодняшнего дня да плюс еще ста грамм спирта Кисина развезло почти мгновенно. Его хватило только на то, чтобы сделать два шага от стула до угла, где поверх куска поролона был постелен халат, и отрубиться.
Спал он без сновидений и проснулся от громкой музыки.
– С добрым утром, – приветствовал его лаборант и выключил приемник. – Спешу вас обрадовать, что все случившееся вчера вам не приснилось. И мы сейчас находимся не в Советском Союзе, а на земле Российской империи. Правда, какой тут сейчас год, не очень понятно, но это и не так важно. Потому как здесь совсем не такая империя, какая была у нас. Царем сидит какой-то Георгий Первый. Два года назад кончилась мировая война, где мы всем наваляли. Правда, кому именно, кроме румын, я так и не понял. Судя по всему, в ближайших друзьях у здешней России немцы, японцы и какая-то Черногорская империя, которую один раз вскользь поименовали «крупнейшей». Кроме того, тут где-то неподалеку от Хабаровска есть государство Израиль, там столица Тель-Авив, а президента зовут госпожа Романова-Курильская, причем эту даму один раз обозвали «ее величеством». Ах, да, имеется еще и государственный канцлер, распоряжения которого во избежание неких неназванных неприятностей надо выполнять без волокиты. Про господина Сталина пока ничего нового не сказали. Вот вкратце и все, что мне удалось узнать за полночи.
– Значит, тут не было революции…
– Да, мне тоже так показалось. Вставайте, и полезли наверх, пить чай. Мне удалось добраться до дяди Мишиного ящика с рыболовными принадлежностями, так что после чая я собираюсь к озеру. Можете сходить со мной – посмотрите на тайгу, самолет, а потом посидите на бережку с удочкой, говорят, это способствует просветлению духа и очищению кармы.
– Значит, – объяснил по дороге к озеру и самолету Александр, – я исхожу из предположения, что мы находимся в пределах, обозначенных найденной в самолете картой. Если мы в ее нижнем левом углу, то и до железной дороги, и до Читы километров двадцать. А если в правом верхнем, то до железки триста, а до Читы пятьсот. Причем последнее мне кажется более вероятным, потому как станция, которую мы вчера поймали на детекторный приемник, была именно читинской. А будь мы недалеко от города, прием был бы куда лучше. Так что к цивилизации я предполагаю выбираться только после хорошей подготовки, до холодов еще не меньше четырех месяцев. Впрочем, если вы собираетесь осесть в подвале – обещаю, что никому про вас не скажу. Потому как раз тут не было революции, то это скорее всего означает, что с коммунистами здешние власти поступили примерно так, как упомянутый Сталин с троцкистами и уклонистами.
– Нет, я с вами, – отвлекся от своих мыслей Кисин. Ибо как раз сейчас он тоже думал о дальнейших своих действиях. Почему здесь не было революции? Одно из двух – или не образовалась революционная ситуация, что маловероятно, потому как здешняя империя хоть и отличается от той, что была в нашей истории, но скорее всего не радикально, пережитки феодализма в виде сословного деления общества сохранились. А это означает, что исторические закономерности тут действуют те же самые. Или не было субъективного условия, при котором ситуация только и может развиться в революцию – наличия партии нового типа! А вот это уже вполне вероятно. Мало ли, вдруг здешней охранке удалось схватить Ленина. Или он даже погиб в пятом году, Кисин смутно помнил, что вождь, кажется , в это время был в России и даже подвергался какой-то нешуточной опасности. А это означает, что человек, вооруженный знанием закономерностей общественного развития и ясно видящий стоящие перед рабочим классом цели, может…
– Мы пришли, вон озеро, а вот самолет, – отвлек Виктора Ивановича от мыслей о грядущем голос лаборанта.
Если бы не это, то Кисин вполне мог бы пройти мимо, ничего не заметив. Просто среди деревьев, часть из которых проросла прямо сквозь дыры в фюзеляже, действительно просматривался маленький самолетик грязно-зеленого цвета со свернутым набок хвостовым оперением и всего одним крылом, да и оно было надломлено посередине.
– Остатки правого крыла вон там, метрах в пятидесяти, им самолет задел за дерево, – пояснил Александр.
– А где пилот?
– Судя по всему, увезли, и скорее всего в живом состоянии. Вот, смотрите – это рукав кожаной куртки, причем он отрезан, а не отгнил или не отгрызен зверьем. Не думаю, что с трупа по частям срезали куртку, а вот с раненого вполне могли. Опять же за пассажирским сиденьем тут ниша, где явно что-то было, но его аккуратно вытащили. Судя по разъему, это скорее всего рация. То есть я думаю, что пилот еще до удара об землю успел что-то передать, и помощь прилетела быстро. Пилота забрали, был ли тут пассажир – неясно, сняли рацию, а остальное бросили лежать за невозможностью вывезти. Кстати, там под фюзеляжем я, кажется, вижу вторую половину куртки, сейчас попробую до нее добраться.
Нырнув под самолет, лаборант вскоре вылез оттуда с какой-то неопределенного цвета тряпкой. Минут пять он внимательно изучал ее, потом взял нож, что-то на ней надрезал и вытащил небольшой плоский прямоугольник грязно-желтого цвета.
– Похоже, целлулоид, – буркнул он, поддевая ножом край прямоугольника. – И бумага внутри неплохо сохранилась.
– Кажется, это довольно мощный документ, – хмыкнул Александр, – полюбуйтесь.
Кисин взял небольшой листок хорошей плотной бумаги примерно с половину формата А4 размером и прочел:
Государственный комиссариат Российской Империи
Сим удостоверяется, что податель сего выполняет секретное поручение Иркутского губернского управления ГК. Всем представителям местных властей предписывается оказывать ему любое находящееся в их компетенции содействие.
Директор ИГУ ГК А.Р.Неясов
Госкомисар 1-го ранга Н.Н.Райнович
08. 05. 1908.
Как и положено, документ заверялся отлично сохранившейся печатью с двуглавым орлом и надписью «государственный комиссариат Российской империи» по кругу. Причем весь текст, что удивило Кисина, был написан по вполне современной орфографии, без всяких ятей и твердых знаков в конце слова.
– Что ценно, эта бумаженция на предъявителя, – заметил лаборант, убирая ее в карман, – хотя, конечно, дата… Выходит, что тут сейчас идет не то тринадцатый, не то четырнадцатый год. Да уж, если у тутошней России уже в восьмом году были такие самолеты, то понятно, что дела в ней давно идут не так, как шли у нас. Кажется, здесь еще что-то есть. Ого, деньги. И не так уж мало, если здешние цены хоть немного соответствуют бывшим в нашей царской России. Триста рублей. Деньги, кстати, очень похожи, точно такие же «катеньки» я видел у деда, он их сохранил еще с тех времен.
После чего Александр и деньги тоже убрал в карман, даже и не подумав предложить хоть одну бумажку Кисину.