А напротив меня шкаф, так и манит своей предсказуемостью. Чувствую, вот открою его сейчас, а там все серо-белыми стопочками. Знал, а все равно подошел, открыл. Тьфу. Что за любовь к симметрии?! Почему носы ботинок не могут смотреть в разные стороны? А галстуки? Их, что еще кто-то носит? Ужасно, ужасно меня раздражает человек, оставивший после себя весь этот нежизнеспособный порядок. Черт с ним. Продам квартиру вместе с ее порядком, уеду домой, забуду. Захлопнуть бы с размаху дверцы шкафа, да не смог себе позволить, тихонечко прикрыл.
Сел на диван, достал телефон. Интернет ловит – жить можно. Может Алиске позвонить? Нет, рано еще. Еще не нагеройствовал.
Может издержки профессии, всё думал я о чистоте. Мама вроде говорила:
…Врачом был.
В институте я проникал в человека все глубже и глубже. Удивлялся, восхищался, привыкал. Делил человека на части, рассматривал их по отдельности, а потом эти части еще раз на части… А человек всё не кончался, сколько его не дели. Я познавал в том величие замысла. Постигал смыслы вмешательства человека в человека. Научался по звуку, по запаху, по мельчайшим деталям распознавать сбои в системе. Идеальной системе, гениальной системе. Я читал, изучал, заучивал наизусть судьбы тех, кто смог это всё до меня, смог так, как у меня никогда не получится. Я не стремился стать одним из них, мне было просто интересно.
Иногда, поначалу, когда еще всему удивлялся, смеялся над собой – куда мне теперь женщину любить, когда она так понятна. Я уже знал, какая Мария и все другие девушки, там, под своими красивыми яркими платьями и глубже. А еще я знал, почему это знание не уменьшает моего интереса к ним. Бывало, я казался себе всесильным. Так много я понимал, водя руками по анатомической карте, смотря в микроскоп, а позже и в самого человека. Смерть уже начала казаться понятной, потому что я научился видеть ее следствием сбоя системы. А значит она не пугала, не смущала. А жизнь…
Аня часто видела, как приходят в жизнь. Знала наизусть систему зарождения и развития нового человека. Но каждый раз встречала его, как чудо. Я говорил ей: «Ты же видела человека в разрезе. Нет там чудес. Только процессы». Издевался, конечно. Я ведь и сам предчувствовал чудо, только отмахивался от него.
Аня была на курс старше, медсестра. Практику проходила в роддоме, где собиралась остаться по окончанию учебы. В детстве, помнится, я лишь раз лежал в больнице. Там и наблюдал медсестер. Мне казалось, что если они будут хорошо работать, то обязательно станут докторами. Когда узнал, что это не так, стало за них обидно, досадно. И признаюсь, принес это чувство из детства в институт. Я и там негодовал – зачем быть медсестрой, когда можно сразу доктором? Спросил у Ани. Она рассмеялась, сказала, что не хочет быть доктором. Как так?
Еще Аня говорила, что станет моей женой. Говорила, что у нее всегда так – что пожелает, то сбывается. Но желать она может только за себя. Я говорю: «Это как так? Ты, значит, станешь моей женой, а я твоим мужем не стану?» Но Аня была уверена, что тот, кто исполняет ее желания, очень придирчив к формулировкам. И она так и загадала – «быть моей женой». Я формулировку оценил, ведь не стать, а быть.
То, что происходило со мной по ее вине, тоже было легко объяснимо. Учащенный пульс, беспокойный сон, необоснованное чувство радости, а за ним погружение в меланхолию, апатию. Будто из кипятка в ледяную воду и обратно. Всего лишь симптомы, процессы. Я знал, я себе объяснял, но ощущение чуда не покидало.
Практику проходил в поликлинике. И здесь окружающие неверно истолковали мою нелюдимость. Все верили, что это признак мастерства, глубокого знания. И люди, ожидающие приема у двери моего кабинета, надеялись, что я окажусь тем самым молодым специалистом с «призванием», врачом от Бога. Им было бы досадно узнать, что я – это всего лишь я, изучивший их механизм, познавший их систему, негодующий, почему при всей гениальности изобретения она так слаба, что они сейчас стоят за моей дверью, жалуются друг другу, ругаются, знакомятся.
А Аня, раньше меня окончившая институт, уже работала в роддоме. Теперь виделись редко. Она работала сменами. Иногда я приходил встречать ее с работы. Рано утром мы сидели на скамейке у роддома, прежде чем разойтись по общежитиям. Парни, с которыми я жил в одной комнате, по очереди водили в нее девчонок. На это время остальные должны были «гулять». Я им не завидовал. Я бы не привел Аню туда.
Я ее приобнял, а она отстранилась. Конечно, нас могли увидеть из окна. «Нужно пожениться», – серьезно сказала она, – «Тогда комнату отдельную в общежитии дадут».