Тогда гонец половецкий
Подаёт царю пучок емшана,
Подаёт пучок травы душистой.
И царь берёт траву, дивяся,
И к лицу пучок травы степной подносит.
И стряслося дивное диво:
Грозный царь прикрыл глаза рукою
И, пучок степной травы целуя, плачет.
Жмёт к устам пучок травы душистой,
И по грозной бороде струятся слёзы…
Нежное травы благоуханье,
Сладкое степей воспоминанье…
И Сырчан не видит гор, теснин угрюмых.
Степь перед ним бескрайная сияет,
Половецкие кибитки вереницей,
Мать поёт, емшан-траву сбирает;
Та трава печали отымает…
И молчит разгульная дружина,
И дивит на слёзы господина…
А Сырчан встаёт тих и весел.
С головы сложил царскую шапку,
Царский посох в угол поставил;
Надевает сукман[72] половецкий,
Пастушью шапку баранью,
Меч по бедре опоясал.
Сел на коня и молвил:
— Прощайте, живите, други!
Зовёт меня милая отчизна.
Ухожу в половецкие степи,
В родимую землю навеки!..
И после этого быванья
Два всадника правят дорогу,
Правят под северный ветер.
Сырчан и гонец половецкий
В милую едут отчизну,—
Едут денно и ночно,
Синие дали соглядают:
Не блеснут ли реки степные,
Не сбелеют ли шатры кочевые.
