Он долго лежал в своей кабине. Страшная головная боль мешала ему забыться сном. Перед глазами расплывались круги, тошнота поступала к горлу. Он потерял представление о времени и хотел только одного — чтобы прекратилась эта мучительная боль, обручем стягивавшая его голову. Наконец, он поднялся и опираясь о стены руками, подошел к двери. Толкнул ее, она открылась.
Выйдя в коридор, он заглянул в соседнюю кабину, но там никого не оказалось. В кабине пилота тоже не было ни души. Это его озадачило. Куда они все делись? И что означал этот толчок, который он ощутил, лежа у себя?
Он крикнул, что было сил, но голос его прозвучал, как в гробнице. Заметив, что люк открыт, Браун поднялся по трапу и выглянул наружу. «Космос» стоял посреди огромного ангара. «Значит, мы уже прибыли, и все сошли, оставив меня на произвол судьбы», — подумал Браун. Он снова крикнул. Ответа не последовало. Браун постоял некоторое время. Одиночество и неизвестность подавляли его. Он вернулся в кабину управления, нашел в шкафу моток провода, привязал его одним концом к скобе на стене у проема люка, а другой конец сбросил вниз. Пыхтя и обливаясь потом, Браун стал медленно, неловко спускаться. Оказавшись на полу, он полежал немного, чтобы отдышаться, затем, шатаясь, словно пьяный, направился к открытой двери и потащился по длинному коридору. Услышав за одной из дверей голоса, он вошел и с трудом вымолвил:
— Воды!
Анна подбежала к нему, и он повалился ей на руки.
Девушка не смогла удержать обессиленное тело Брауна и опустила его на пол.
Вега склонился над злополучным скрипачом.
— Безнадежен, — сказал он. — Надо было оставить его на Земле, одни только неприятности с ним.
— Где можно достать воды? — спросила Анна.
Мейзо опустился на колени перед Брауном, приподнял ему веки, затем взял его на руки и легко понес к двери. Анна последовала за ним, повторяя, что больной хочет воды. Мейзо вопросительно посмотрел на нее. Тогда Анна поднесла к губам сложенные горстью руки и сделала вид, что пьет воображаемую воду. Мейзо улыбнулся и покачал головой.
Они вошли в какую-то комнату. Мионянин положил Брауна, словно ребенка, на низкую кушетку и отошел к белому шкафу. Анна нагнулась над Брауном. Он с трудом открыл глаза и простонал:
— Ох… Это вы?
— Что у вас болит? — тихо спросила Анна.
Он смотрел на нее с грустью и мольбой.
— Как вы добры, а я… Мне стыдно за себя. Если бы я остался в живых, я бы сумел вам доказать, что…
— Вы будете жить, Браун, не волнуйтесь! — сказала Анна успокаивающе.
Ей было жаль его. Она с участием смотрела на больного и от этого Браун страдал еще больше. Если бы он знал, что у Скрибина такая дочь, он ни за что не согласился бы помогать Веге в этом грязном деле, он не отступил бы ни перед какими угрозами. Теперь же он чувствовал себя ничтожеством, подлым преступником.
— Я умру, — промолвил он.
Она положила руку на его лоб. Браун закрыл глаза.
В углах сомкнутых век выступила влага. Он плакал, отдаваясь не испытанному прежде ощущению ласки маленькой женской руки.
— Успокойтесь, прошу вас, вы будете жить, — повторила Анна.
Держа в руках белый эмалированный ящик, к больному подошел Мейзо. Он достал из ящика какие-то трубки, соединенные разноцветными проводами, и положил их на грудь, живот и голову Брауна. Потом повернул диск, нажал кнопку. На крышке ящика появились синевато-розовые пятна. Мионянин известное время рассматривал их, затем отчетливо проговорил:
— Айя, айя!
Убрал аппарат и придвинул к кушетке белый шкаф, после чего направил на грудь Брауна соединённый со шкафом большой воронкообразный прибор и нажал рычаг.
Грудь больного сразу стала прозрачной. Анна ясно видела легкие, которые то сжимались, то расширялись, миллионы пузырьков наполнялись воздухом и выталкивали его. В левом легком сразу можно было заметить темное уплотнение, от которого, словно щупальцы, расходились многочисленные ответвления, как бы стремящиеся охватить все легкое. Но вот случилось нечто невероятное. Уплотнение понемногу изменило свой цвет, побледнело и, наконец, исчезло совсем, словно ледышка под лучами солнца…
Браун все еще лежал с закрытыми глазами. Но желтизна постепенно сходила с его лица, на нем проступил румянец. Дыхание его становилось с каждой минутой ровнее, ритмичнее.
Мейзо указал Анне на Брауна, тихо сказал что-то, потом на глаза его набежали тонкие синеватые веки. Анна поняла и на цыпочках отошла от кушетки. Браун спал.
ВСЕ ВЫЯСНЯЕТСЯ
Таомей дал знак Скрибину следовать за ним. Они вошли в небольшое светлое помещение, напоминавшее лабораторию — кругом стояли приборы из пластмассы, стекла и металла. Таомей указал на стул. Скрибин сел.
Мионянин подкатил к нему какой-то прибор, похожий на телевизор, но вместо экрана спереди помещалась тонкая золотистого цвета сетка. Таомей нажал кнопку, и внизу зажегся зеленый глазок. Потом он указал на свою голову и, пристально глядя на Скрибина, отчетливо произнес:
— Мей!
Заметив минутное колебание Скрибина, мионянин повторил: — Мей! Мей!
Затем показал на голову инженера и вопрошающе посмотрел ему в глаза. Скрибин быстро ответил:
— Голова!
Мионянин с улыбкой кивнул несколько раз головой.
Потом поднял руку и снова сказал какое-то слово своим мелодичным голосом. Скрибин проговорил вслед за ним:
— Рука! — И протянув вперед обе руки, добавил: Руки!
Таомей был явно удовлетворен. Он взмахнул своими огромными ручищами и произнес слово, подобное первому. Затем он нажал маленький рычажок, и аппарат отчетливо проговорил:
— Мей — голова, ал — рука, але — руки.
Скрибин и Таомей поочередно называли находившиеся перед глазами предметы. Мионянин перечислял части тела, двигался, принимал различные позы и вслед за тем произносил их названия на своем языке. Скрябин же со своей стороны добросовестно называл эти движения по-русски. Так, аппарат записал глаголы «садиться», «вставать», «идти», «открывать», «спать», «брать», «прыгать»…
Скрибин достал из кармана носовой платок, перочинный нож и с удивлением увидел, что Таомей положил на свою ладонь такие же предметы. Только его перочинный ножик был по меньшей мере втрое больше, а платок из тончайшей ткани напоминал размерами столовую салфетку. Таомей развернул перед Скрибиным карту Солнечной системы. Потом поднял руку вверх и, описав ею круг, произнес какое-то слово.
— Небо, — догадался Скрибин.
Он указал на карте несколько точек, повторяя при этом: «Звезда, звезда…» Таким же образом он объяснил слово «планета», переводя палец с Марса на Венеру, Юпитер, Сатурн. Таомей произносил вслед за ним слова с тем же значением на своем языке. Аппарат послушно записывал. Мионянин принес стакан, очки, книгу, бутылку…
Скрибина больше всего удивляло то, что эти предметы очень походили на земные, различие заключалось в величине, а также в изяществе их формы. Среди них имелись какие-то круглые металлические коробки, палочки, предназначения которых Скрибин не знал. Затрудняясь подобрать им название, он пожимал плечами, и мйонянин откладывал их в сторону…
Сколько времени продолжалась эта игра в слова и фразы, которые должен был «запомнить» электронный мозг аппарата? Наверное, часа два, три. Наконец, Таомей нажал последовательно несколько кнопок и, став перед золотистой сеткой аппарата, произнес какую-то фразу.
Послышалось тихое гуденье и щелканье, как в вычислительной машине, и плотный металлический голос сказал: — Я вошел в эту комнату.
Скрибин встал и, подавшись к Таомею, воскликнул: — Я понял!
Машина моментально перевела его слова на язык мионян. Таомей улыбнулся и снова заговорил. Перевод гласил:
— Вы человек с Земли?
— Да, — ответил Скрибин.
— Мы многое знаем о вашей Земле. Прилетевший с нами Асур — землянин. Он покинул Землю на корабле, управляемом нашими предшественниками.