Бухгалтер с тоской подумал, что старику явно не хватает самокритичности.
— Я был тогда капралом, а капрал — это царь и бог! — сбивчиво рассказывал старик. — И я выпустил его через черный ход. А он как раз и умел это самое — превращаться в медведя. И знаете, он, дед этот, научил и меня за то, что я его выпустил. Он бы и сам превратился, чтоб спастись, но не мог, у него не хватало как раз нужного пальца. Ему его где-то оторвало. Этот перстень, который он мне дал, — старичок поднял немытый палец с широким медным кольцом, — надевается как раз на средний палец правой руки, и его поворачивают трижды влево, дважды вправо. А эта черточка, — Микулашек увидел на кольце глубокую поперечную борозду, — эта черточка должна оказаться на ладони. Совсем нетрудно, я сразу запомнил. А потом дважды влево, трижды вправо — и все становится, как было. Ну, а если перепутаете, тогда кольцо надо снять, снова надеть и все повторить сначала, ничего страшного не случится. Здесь я, понятно, не могу вам показать, здесь народу много. Дома сами попробуете. Нате.
Старичок схватил Микулашека за руку, надел перстень ему на палец и медленно пошел прочь. Бухгалтер какое-то мгновение с ужасом разглядывал широкое медное кольцо. Потом побежал и схватил старичка за ветхое, латаное пальто. Старик обернул к нему морщинистое лицо и пошевелил усами.
— Что такое? — пробормотал он. — Трижды влево, дважды вправо, чертой к ладони, и обратно — дважды влево, трижды вправо, чертой к тыльной стороне руки. Ну!
— Послушайте, — сопротивлялся Микулашек, — я не могу его взять. Оно мне не нужно, заберите его!
Старичок отстранил его руку.
— Берите, берите. А если дела у вас плохи, ничего мне платить не надо. Это все равно вещь бесполезная, тем более для меня, старого человека. Вы моложе, может, вам оно пригодится. Ну, выкладывайте двадцать крон, — добавил он быстро, не оставляя своей жертве времени на раздумье.
Делать было нечего, и Микулашек дал старику деньги. Тот спрятал их под шапку. Микулашек пришел к выводу, что для сумасшедшего старик слишком хитер, и, перестав его бояться, решил заставить старика выдумать что-нибудь еще за эти же двадцать крон. Изобразив на лице полное доверие, он спросил:
— А что тогда будет с одеждой?
— Она превратится в шкуру, не бойтесь.
— А если бы я был в плавках?
— Тогда у вас будет летняя шерсть. Ну, идите, я все равно больше ничего не знаю. Попробуйте и сами увидите. Но пользы от этого никакой, имейте в виду. Прощайте, прощайте, очень вам благодарен.
В тот день Микулашек так и не поел фасоли. Он был зол и не хотел больше тратиться. Придя домой, он заглянул через окно в кухню, дома ли хозяйка, прошел в свою комнату, сел и положил ноги на стол. Закурив сигарету, он аккуратно вложил обгорелую спичку обратно в коробок и начал рассматривать свою сомнительную покупку.
Перстень был потертый, шириной около сантиметра; с какими-то неразборчивыми буквами на внутренней стороне. Шрифт был не латинский, а других шрифтов Микулашек не знал. Фантазия старичка немного озадачила его. О волках-оборотнях он читал, но бывают ли оборотни-медведи — не знал. Насколько ему было известно, способность человека к перевоплощению ограничена лишь превращением в волка. Он решил, что старик черпал свои выдумки из каких-то неведомых ему источников.
— Значит, в медведя, — сердился он про себя. — А почему не в навозного жука, который потом превратится в золотаря? Глупости!
Он опустил перстень в ящик стола, бросил на него старую газету и предался грустным размышлениям о том, как легко удается некоторым людям заработать двадцать крон. Но перстень не давал ему покоя. Он снова вынул его из ящика, с омерзением осмотрел и надел на средний палец правой руки. Затем растерянно поднялся и встал перед треснутым зеркалом. Он проделывал все это, понимая, что поступает как законченный болван, но может себе это позволить, поскольку в комнате больше никого нет.
— Трижды влево, дважды вправо, — повторил он и повернул перстень согласно инструкции.
Потом посмотрел в зеркало.
Оттуда на него взглянули желто-коричневые, злобные глазки. Он открыл от изумления пасть, и из угла ее вытек ручеек слюны.
— Грр, — зарычал он испуганно, сделал два шага назад и плюхнулся на стул. Стул треснул под его весом, и бухгалтер упал на потертый коврик, проведя когтями несколько глубоких борозд по краю стола.
Когда ощущение ужаса прошло, он сообразил, что превратиться снова в человека гораздо сложнее. Когти второй лапы скользили по гладкому металлу кольца, так что не оставалось ничего другого, как сунуть всю лапу в пасть и повернуть перстень зубами.
Бухгалтер Микулашек не спал всю ночь. Он радовался, что обладает тем, чего нет у других, а это, как известно, в немалой степени свойственно человеческому характеру. Однако на работу он пришел вовремя, так как четко разграничивал служебные обязанности и личные развлечения.
Перед канцелярией его уже поджидал пан Валента. Десятник, прошу прощения — старший мастер.
— Что здесь за бордель? — сказал он громко. — Надрываешься тут целый день, а служащие вместо работы дурака валяют.
— Пройдите, пан Валента, — учтиво сказал Микулашек, открыл кабинет и пропустил старшего мастера вперед. Валента остановился в дверях. Для перебранки ему нужна была аудитория.
— Ну так что, получим мы сверхурочные или не получим?
Бухгалтер проскользнул под его рукой и заглянул в свои бумаги.
— К сожалению, нет, — извинился он, — на сверхурочные не было распоряжения.
— Как же так? — Валента угрожающе втянул голову в плечи.
— А так. Разрешения не было, следовательно, не оплатят.
— А почему?
— Извините, не знаю.
— А кто это должен знать, черт побери? — повысил Валента голос. Обмен мнениями на высоких нотах всегда вливал в него новые силы.
— Начальник строительства. Я ведь только бухгалтер.
Такой несерьезный обходной маневр справедливо возмутил Валенту. Орать на бухгалтера Микулашека было его излюбленным развлечением, и он не терпел, если кто-нибудь портил ему это удовольствие. В душе он ничего плохого не имел в виду, но крик был для него такой же жизненной необходимостью, как дафнии для аквариумных рыбок. Поскольку, кроме Микулашека, никто больше не спускал Валенте его выходок, старшему мастеру было очень нелегко переносить увертки бухгалтера.
— Ну, так получим мы или не получим?
— К сожалению, — пожал плечами Микулашек. Этим он дал понять, что аудиенция окончена и начинается рабочий день.
Старший мастер подскочил к столу.
— Так что же это вы тут болтаете? Найдите способ заплатить побыстрее. А то сваливаете друг на друга…
Бухгалтер Микулашек спрятался за стол. К крику он привык, но бессонная ночь давала себя знать. Пошаливали нервы. Он боялся, что в любой момент может расплакаться.
— Не кричите на меня, — попросил он срывающимся голосом.
Валента в душе затрепетал от счастья. Как известно, блеяние козленка возбуждает льва.
— Вы мне будете объяснять, что делать? Вы? Извольте дать мне, что положено, или я сделаю из этой вашей конуры отрывной календарь!
Микулашек скорчился за своим столом. Он решил любой ценой воспрепятствовать исполнению угрозы.
— Поосторожнее, — предупредил он, — не то…
— Не то что? — заорал старший мастер и стукнул кулаком по столу.
Бухгалтеру показалось, что еще минута — и старший мастер проглотит его.
— Трижды влево, дважды вправо, — повторил он про себя. — Грр, — проревел он вслед за этим, поднялся во весь свой рост и оскалил желтоватые клыки.
Старший мастер вытянул перед собой руки жестом церковного сторожа, который ни с того ни с сего увидел живого дьявола. Из горла его вырвался какой-то сдавленный писк. Размахивая руками и пошатываясь, он вышел в коридор. Потом хлопнул дверью и помчался вниз, визжа, как придушенный заяц.
Пока его визг замирал вдали, бухгалтер, чтобы поспеть с превращением, от усердия обслюнявил всю лапу. Он заметил еще раньше, что любое волнение вызывает в его медвежьем организме слишком обильное слюноотделение, и это ему порядком мешало. Не успел он сесть за стол и погрузиться в чтение бумаг, как в кабинет ворвался начальник строительства.