- Свекровь говорит, что это Анчутка озорует, - задумчиво заметила она,- может и так, но покоя от него всей улице нет!
Священник с помощником не сразу среагировали на её рассказ, продолжая свою работу. Уставшая женщина даже вздремнуть успела под монотонный перестук молотков.
- Здесь, в приделе переночуешь, дочь моя,- предложил ей батюшка, - мы всё равно всю ночь работать будем. Завтра службу отстоишь, и в обратный путь. Подумаем, как тебе помочь.... Жди!
С тем Серафима и вернулась в родное село.
- Ну? - подступился к ней муж,- что поп сказал?
- Ждать велел!
- Да чего уж ждать-то? Скоро ни одной целой миски в доме не останется, и Дуньку Анчутка стал уже среди белого дня избивать!
И действительно, бедную юродивую нечистая избила прямо на заготовке дров в лесу. Вся деревня видела, как некто невидимый наносил удары, а что толку-то? Как помочь женщине они не знали.
У Федора совсем сдали нервы, и он объявил, что уходит из дома:
- Как бирюк, в норе буду жить, но пока эта нечисть здесь шляется в дом больше ни ногой!
- Куда это ты собрался, малахольный, - подозрительно прищурилась бабка Фрося, - уж не к Маньке ли Ремизовой? То-то тебя около её плетня видели!
- Да как же так,- залилась слезами Серафима, судорожно цепляясь за мужа,- да что ж я одна с ребятишками делать-то буду?
- Это ты юродивую привечала,- закричал муж,- вот и думай, что делать!
Сама же Дуня сидела на земле у плетня и тоже горько плакала - и от побоев, и от жалости к соседке, и от чувства вины. Голосила, и гладила ластящегося Полосатика:
- Один ты у меня остался! Одна надежда и опора!
И вот в эту сумятицу и ворвался тихий голос незнакомца:
- Мир вашему дому!
На пороге дома Шестаковых стоял тот самый старичок, который помогал городскому батюшке полы чинить. В руках у него был небольшой узелок
- Это ещё кто? - нахмурился Федор.
- Афанасием меня кличут,- с готовностью представился тот,- жена твоя недавно у нас в храме была, на проделки лукавого жаловалась. А я полы должен был сначала доделать, не люблю начатую работу бросать! Справился, да пришел.
У Шестаковых вырвался вздох облегчения.
- Помоги, старик, век благодарен буду, - взмолился хозяин дома,- сам видишь - беда у нас!
- Где юродивая-то? - осведомился тот.
- Здесь я, - прогудела Дуня, встав во весь рост, - вот, плачу...
- Не надо плакать - горю слезами не поможешь. Веди меня в дом, болезная! А вы,- обратился он к Шестаковым,- то же идите за мной! Креститься не разучились?
- Кто на войне побывал, креститься никогда не разучится,- проворчал Федор, следуя за гостем.
Войдя в дом Дуняши и внимательно изучив царящий там беспорядок, Афанасий присел на чудом уцелевшую лавку, и, развязав узелок, вытащил из него большой медный крест, книгу в затертом переплете, пучок каких-то веток и три свечи.
- Держите,- сунул он свечки Федору и Серафиме, - и глядите на меня. Как начну "Отче наш" читать - повторяйте. И про крест не забывайте!
Старик зажег свечи и распалил задымившиеся пряным ароматом прутики неизвестного растения.
Что происходило дальше, мать рассказала Алле много лет спустя:
- Какого же мы страху натерпелись тогда, доченька! По мере того, как старик молитвы читал, вещи в доме начали сами собой прыгать, да подскакивать, и как будто кто-то подвывал и стонал! Я в Федора вцепилась, да и он, Царствие ему Небесное, побелел, как мел.
По словам Серафимы, Афанасий принимался читать свои молитвы вновь и вновь, и с каждым разом его голос звучал все громче и настойчивее, а потом резко обернулся к трясущейся от страха Дуняше:
- Кто ж так над животным-то поиздевался?
- Над каким животным? - оторопели присутствующие.
- Да вот он - ваш Анчутка, или как он там себя накликал - Полатий Львович!
И внезапно старик вытащил из-под припечка Полосатика. Несчастный кот был без сознания, бился в конвульсиях, а из его пасти шла пена. Афанасий жалостливо провел рукой по красивой полосатой шерсти зверька.
- Какой редкий у него окрас, как у тигра! Ну-ка, говори, Дуняша, кому ты на отсутствие в доме мужика жаловалась, и к какому делу ты тогда кота приплела?
Но Дуня только руками развела, в ужасе глядя на страдания своего любимца.
Старик тяжело вздохнул и, вновь взяв в руки крест, продолжил громко читать молитвы, а потом резким жестом указал на что-то на окне.
- Откуда у тебя, Евдокия, эта жестянка?
- Так, то же "концервы",- давясь слезами, пробубнила та,- мне её постоялец дал!
- Какой постоялец?
И вот только тут всё и выяснилось.