И впрямь, места были одно загляденье. И воздух здесь был совсем не такой, как в городе — легкий, напоенный медовым запахом разнотравья, разогретого под солнцем сена (кто-то уже накосил для скотины), близкой зацветшей воды. Без всей этой бензиновой вони и неуловимого привкуса гари, так надоевших в чудовищно огромном городе.
Было удивительно тихо, лишь ветерок порой шелестил листву стоящих вдоль реки ив и высокого кустарника, да рычали моторами проносящиеся по трассе, находящиеся где-то в другом измерении автомобили.
Между кустами, пощипывая траву, ходили коровы, мекали привязанные к кольям козы. Благодать. Правда, нужно было посматривать под ноги, порой на тропинке попадались смачные коровьи лепешки…
Тропинка вывела на середину длинной-предлинной улицы, кстати асфальтированной и с полагающимися дорожными знаками.
Маша постучала в ближайший дом. В глубине его завозились, заперхали, вслед за чем дверь открыл совершенно пропитой мужичонка, уже на бровях.
Увидев на пороге красивую статную девицу, он поморгал и открыл было пасть, чтобы задать наводящий вопрос, но Маша его опередила. С пьяным разговаривать — то же, что воду в ступе толочь, однако сейчас пьяный, у которого всё на языке, был лучше трезвого. Трезвый, особенно если имелся предварительный сговор, мог и не расколоться, где находится дом Поповых. Между прочим, в таких случаях беглые своему жилью предпочитали жилье тех, кому доверяли. Это был твердо установленный факт. Конечно, Попова могла остановить свой выбор не на Лыково, но опять же практика подсказывала, что как правило бегут в места хорошо знакомые, где к твоей физиономии хорошо пригляделись и ты не смотришься белой вороной. Так что Лыково, находящееся достаточно далеко от города, было самое то.
Итак, Маша опередила выпивоху, сказав ему томным низким голосом следующее:
— Мужчина. Я здесь впервые. Не подскажете, где мне найти Светлану Попову?
— Светку-то? — уточнил мужичок. — А ты ей хто?
— Подруга, — сказала Кибиткина и улыбнулась. Она знала цену своей улыбки.
— Вроде не велено говорить-то, пробормотал мужичок с сомнением и спросил для верности: — Точно подруга?
— Ух ты, — сказала Маша. — А почему не велено говорить?
Сыграла она достаточно убедительно, мужичок растаял, но еще не до конца, еще держал запрет.
— На бутылку дашь — скажу, — произнес мужичок, подмигнув.
Эта дежурная формула обычно отпугивала. Каждый думал: какого ляха я за так отдам бутылку? Лучше сам выпью. И тайна вклада, так сказать, соблюдена. Если же раскошелится, то еще лучше — пузыри на дороге не валяются. И тайна, между прочим, невелика. Не я, так другой за бутылку-то скажет.
Маша полезла в сумку, и мужичок почувствовал азарт охотника. Неужели обломится? На халяву-то.
— Только полсотни, — сказала Маша, вынув деньги. — Сдача есть?
— Да какая сдача? — заныл мужичок. — Пенсия с хренову душу, да и ту не плотят. А заплотят, так долги раздашь — и снова на нулях.
— На, — Маша сунула ему бумажку.
— У Евдокии она. От моего дома пятнадцатый двор.
Мужичок показал пальцем, в какую сторону идти, и, издав плотоядный звук, захлопнул дверь.
— Иуда, — прошептала Маша, впрочем без всякой злобы…
— Я к Свете насчет Игоря, — сказала она открывшей дверь бабке Евдокии.
— Какого Игоря? — спросила Евдокия, соблюдая полнейшую конспирацию. Уговор есть уговор. — К какой Свете? Извини, милая, ошиблась адресом.
Но Света, услышав имя мужа, уже вышла в коридор. И увидела Кибиткину.
— Пусть войдет, — сказала Света. — От судьбы не спрячешься.
Она узнала эту женщину…
Странно, но Света не испытывала к этой чекистке антипатии, хотя было за что — именно она вместе с сослуживцами увезла ночью Игоря, и именно от них, от чекистов, они с Колькой вынуждены были сейчас скрываться.
— Игорю удалось уйти, — сказала Маша.
— Здесь его тоже нет, — ответила Света.
Поначалу девчата сидели в прохладной горнице, где пахло чем-то старушачьим, потом бабка Евдокия позвала их на кухню, где окно было распахнуто настежь, но тоже было прохладно, потому что окно это загораживала от солнца целая чаща вишневых деревьев и высоченной малины.
Время для ужина было вроде бы раннее — всего-то шестнадцать часов, но с другой стороны гостя, каким бы он ни был, следовало встречать хлебом-солью, а не выпроваживать пинками.