— Ишь, пострел, — сказал Нелюбин вслух, хотя кроме него в кабинете больше никого не было. — Где-то бабки надыбал. Из-под контроля выходит хлопчик.
Между прочим, кабинетов у Нелюбина было три. Один, официальный, в гостинице «Ласточка», которая только на бумаге являлась гостиницей, поскольку 90 % её площадей были сданы в аренду. Второй, неофициальный, в котором сейчас сидел Нелюбин, — в трех кварталах от торгового зала фирмы. И третий — в массивном сером здании бывшего райкома партии, ныне администрации ….ского района города, в отдельном его крыле, куда имелся изолированный вход. Крыло это, подсуетившись, в своё время «забили» комитетчики, и теперь здесь был как бы центр крутых коммерсантов из числа уволенных в запас, далеко еще не старых сотрудников спецслужб. Самому Нелюбину, ушедшему в запас три года назад с должности начальника отдела в Московском Управлении ФСБ, не было еще и пятидесяти, и он, хоть и погрузнел, по-прежнему мог надавать по ушам любому громиле.
— Так, так, — задумчиво сказал Аркадий Петрович. — Игорь Алексеевич Попов. Двадцати шести лет от роду. Ну что ж, посмотрим, что ты за Игорь Алексеевич Попов двадцати шести лет от роду. Похоже, что-то ты от нас скрываешь…
Игорь шел к набережной и думал, что зря, наверное, выдал себя с этим бумажником. Никто, вообще-то, за язык не тянул. Побахвалиться захотелось, показать, что теперь он особенный? В принципе, да, ибо в тот момент он ясно ощутил, насколько весь этот быт, все эти тараканьи бега, вся эта мышиная возня ради зарабатывания жалких грошей — мелки. Он хотел сказать: вот ради чего всё делается. Не ради процесса созидания, какое тут к черту созидание, не ради того, что ты не можешь без этого, что эта глупая работа наполняет твою жизнь, одухотворяет её, делает нужной и осмысленной, а ради этих вот невзрачных бумажек. Имей побольше этих нарезанных фантиков, и не нужно суетиться и колотиться, как рыба об лёд. Правда, при этом он не добавил, что доллары — это тьфу, всё дело в бумажнике, который умеет делать не только доллары, но и рубли, и песеты, и франки, и марки, и фунты стерлингов, а когда начнется путешествие, он будет шлёпать деньги тех стран, в которые занесет транспортировщик.
Но, черт возьми, как приятно было раскрыть этот толстый бумажник и увидеть Юркину реакцию. У пацана аж челюсть до колен отвисла. Что там Лёнька Рыжий со своими пятисотрублевками в напупочной сумочке.
«Молодость у тебя в одном месте играет, — подумал Игорь. — Тебе, дураку, такое дело доверено, а ты перед Юрком хвост пушишь».
Солнце набирало силу — уже сейчас, в начале одиннадцатого, огромный настенный градусник показывал +32ОС. Июнь был на редкость жаркий. Изнуряющий зной отпускал только к вечеру, но всё равно без регулярного душа было не обойтись — рубашка, какая бы ни была легкая, липла к покрытому испариной телу.
От закованной в гранит реки веяло свежестью. Игорь дошел вдоль парапета до летнего буфета, торгующего пивом, вином и соками, взял бутылочку «Пльзеньского», сел за пластмассовый столик, мудро оборудованный раскидистым зонтиком. Он был единственным посетителем. Здесь, в тени, под ленивый плеск волн, с ледяным пивом в высоком стакане было хорошо-о.
Прохожих было мало — что тут, вдоль реки, шляться-то? Все, кто не работал, либо сидели дома, либо толклись по ярмаркам да магазинам.
А вот машины так и носились туда-сюда. Дорога была рядом, в каких-то сорока метрах, но, к счастью, газон был засажен липами и кустарником, которые поглощали выхлопной смрад. Кустарник был подстрижен под линеечку, любо-дорого посмотреть.
Мда, вот так же, наверное, и космонавты накануне вылета разглядывают травку, цветочки, всякие там пестики и тычинки. Фиг его знает — вернешься ли?
Игорь поймал себя на том, что в упор смотрит на смазливую молоденькую буфетчицу, у которой под халатом, похоже, нет ни лифчика, ни трусиков, а она становится на вид всё более неприступной, всё более спесивой и уже начинает этак недовольно пофыркивать, и подумал, что покажи сейчас ей, местной коряге, набитый долларами бумажник, ведь чего хочешь для тебя сделает, стерва. Голышом будет пиво подавать. Принародно. Пестики-тычинки, черт возьми.
Он отвернулся и отхлебнул пива. Оно, кстати, было не таким уж и хорошим, это пиво, что-то в нём раздражало. Лучше было бы, наверное, взять какой-нибудь минеральной воды.
«Метаморфозы, — подумал он, вспомнив, что утром ничего не хотелось есть. — Вот уже и „Пльзеньское“ не по тебе. А ведь лучшее пиво в мире».