В гостинице Маша сдала живописную четверку знакомой администраторше — милой опрятной женщине лет пятидесяти — и укатила вместе со Светой и Колькой домой.
Едва она укатила, милая администраторша превратилась в стерву. Разговаривать стала брезгливо, через губу, презрительно морщась. Дескать: много вас тут, желающих пожить на халяву. Устроили тут шалман для всякой шпаны. Сдать бы, мол, вас куда положено, пусть там отмывают и от вшей лечат.
Дело происходило в кабинете администраторши, без свидетелей, вот она и изгалялась.
— Заткнись, — веско сказал Толян и водрузил на стол перед её носом свою большую потертую сумку, которая до этого Бог знает где только ни стояла.
— Четыре номера, — объявил он, вытащив из сумки запечатанную пачку зеленых и пошлепав ею по ладони. — С ванной, с биде, с ужином и шампанским. Пришлешь человека, пусть снимет мерки. К утру чтоб готова была новая одёжка, фирменная. Будет не фирменная, взыщу.
Говорил он коротко, отрывисто, как с каким-нибудь быдлом. И администраторша вновь стала приветливой и милой.
— Четырех номеров не будет, э-э, сударь, — сказала она. — С указанными параметрами будет всего лишь два. Есть без биде, но там уже живут.
— Выгони, — распорядился Толян.
— Это невозможно, — сказала она. — Ответственные работники.
— Выгони.
— Это будет дорого стоить.
— Сколько?
— Двести долларов сутки, — краснея, произнесла администраторша.
— Заметано, — сказал Толян…
Сонного Кольку, который спал на ходу, уложили в кресло-кровать, после чего Маша со Светой перебрались на кухню.
Квартира у Маши была маленькая, чистенькая, на шестом этаже шестнадцатиэтажного дома. Окно в кухне было распахнуто настежь, легкий сквознячок колыхал тюлевую гардину. Внизу во дворе орали пацаны, сгущающиеся сумерки уже мешали играть в футбол.
Разговор шел о том, о сем, этакий необременительный, отвлекающий от проблем трёп под чашку остывающего терпкого чая.
Порой Света, которой очень нравилась и уверенная в себе Маша и эта сияющая чистотой кухонька, ловила себя на мысли, что завидует. Завидует, что люди могут жить так спокойно и уютно, а она не может. И квартира есть побольше этой, и чемоданы денег, на которые можно купить дворец, нету главного — спокойствия. Которое ушло, как только ушел Игорь.
Всякий раз, когда Света думала об Игоре, она мрачнела, замыкалась в себе, и Маша начинала её тормошить.
Света возвращалась из своей оцепенелой задумчивости, а Маша говорила ей, успокаивая:
— Да вернется он. Все всегда возвращаются. Не война ведь.
— Может, хуже, чем война, — вздохнув, отвечала Света. — Мы же не знаем. Ты извини, что я такая… квёлая. Навязалась тебе на шею.
— Вот только этого не надо, — говорила Маша. — Я же не чурбан какой-нибудь. Я же понимаю.
Незаметно прошел час, мальцы во дворе угомонились. Поднялся ветер, шумя листвой стоящих внизу лип и тополей, и Маша прикрыла окно.
Разговор у них теперь шел о молодняке, и Маша очень опасалась, что нынешние реформы (так сказать реформы) молодежь исковеркают, потому как всё и вся начинает заменяться золотым тельцом.
Наплевать на искусство, на культуру, на науку. Главное — любым способом нахапать. Примеры перед глазами: олигарх хапает, не имея за душой ни таланта, ни элементарных способностей, а писатель, художник, ученый сидят на бобах. Родители, окончившие институты, также сидят на бобах. Так какой смысл учиться? Зачем напрягать извилины? Страшненькая мораль, подленькая мораль — всё сводить на голые деньги. Деньги — всего лишь эквивалент труда и не более. Сначала должен быть труд, а нет труда — нет денег. Труд — это лошадь, деньги — телега. Больше телега — больше труда, чтобы её свезти. Верно ведь? А у нас, как у дураков, телега впереди лошади. Запрягли! Экие умельцы.
— А если нашел сверточек? — сказала Светлана. — Тоже ведь без труда.
— Сверточки на дорогах не рассыпаны, — отозвалась Маша. — Это как лотерея: есть везение — нету везения. Мне вот не везет, приходится рублик за рубликом зарабатывать.
— Погоди-ка, — сказала Светлана и принесла из коридора туго набитую хозяйственную сумку.
— Считай, что нашла свой сверточек, — произнесла она, открыв сумку. Наружу, будто выталкиваемые какой-то силой, выплыли пачки запечатанных сторублевок. — Половина твоя.
— Игоревы? — спросила Маша, покосившись на деньги.
— Да, — ответила Света. — Ты как будто не рада?
— А чему радоваться-то? — сказала Маша. — Их бы на экспертизу. Наверняка поддельные.
— А вот и нет, с печатного станка, — возразила Света. — Таких станков пока не делают. Но будут.