Теперь я уже однозначно уверился, что она надо мной подшучивает. Позвать Макса? Исчезающие этажи? Может, у них так здесь заведено, чтобы поддерживать слухи об экстрасенсах и привлекать клиентов? Вот только я не в настроении участвовать в этом балагане.
– Что у тебя с плечом? – внезапно сменила она тему, сворачивая в коридор. – И запоминай дорогу: не хочу, чтобы ты ночью блуждал в потёмках, рассчитывая на одного Макса.
Я взглянул на кота, ритмично помахивающего хвостом, и рассеянно потёр плечо:
– Я предпочел бы не полемизировать на эту тему.
Анна покосилась на меня, и я добавил:
– В смысле не обсуждать это.
Уголок её губ дрогнул.
– Ладно. Не будем полемизировать.
Мы сворачивали то в один коридор, то в другой. Внутри дом оказался таким же странным и эксцентричным, как снаружи: какие-то проходы были узкие и с голыми кирпичными стенами, другие – просторными, с высокими потолками и залитыми светом из панорамных окон стенами, оклеенными элегантными обоями с красным как кровь плющом и феями. Эта гостиница вполне сошла бы за лабиринт.
– Почему здесь всё так… по-разному? – не выдержал я, когда мы прошли мимо оконного алькова, задрапированного тёмно-красным бархатом в стиле вампирского поместья. Пожилой мужчина читал там книгу.
– Моя семья здесь живёт очень давно, – ответила Анна. – И каждый что-нибудь добавляет от себя. Дом это ненавидит.
– Ты так говоришь, будто он живой.
Анна остановилась:
– Так и есть.
Мы уставились друг на друга, но я поборол порыв назвать её лгуньей. Наверняка это часть их маркетинговой стратегии: заставать людей врасплох, собирать о них информацию, а затем на её основе делать логичные выводы в подтверждение своих якобы экстрасенсорных способностей. Я видел нечто подобное по телевизору, ещё когда моя жизнь не была бесконечной каруселью из мотелей.
Анна сморщила нос и махнула в сторону последней двери в коридоре:
– Вон твоя комната.
– А ключ?
– Если тебе понадобится, дом запрёт дверь, – с нажимом произнесла она.
Секунду я обдумывал, не высказать ли ей, что я на самом деле обо всём этом думаю, но в итоге ограничился коротеньким «спасибо» и, скользнув мимо неё, захлопнул за собой дверь.
Комната оказалась угловой, две стены занимали витражи с уже знакомыми загадочными мотивами: кони с рыбьими хвостами, призрачные тюлени, феи с заострёнными ушами и большие чёрные псы.
Но это было ещё не самое странное. В кованом изголовье кровати в настоящих подсвечниках горели толстые свечи, а на нём сидел тёмный металлический ворон с наклонённой набок головой.
Обуздав разыгравшееся воображение, я поставил сумку на кровать и расстегнул молнию. Я мало что смог взять с собой, когда мы уехали из Калифорнии семь месяцев назад, но пара сменной одежды была и ещё несколько полезных вещиц, собранных за время путешествий. Мои мысли в который раз обратились к моей коллекции книг, брошенной дома, – мы с Лиамом возводили из них целые крепости.
Сев на кровать и стараясь не обращать внимания на боль в плече, я открыл чрезвычайную сумку. В ней лежали зубная щётка и зубная паста, дезодорант, немного наличных, пара энергетических батончиков, бутылка воды, предоплаченный мобильный телефон, мини-аптечка и карманный ножик. Я также включил в неё потрёпанный словарик, найденный в номере первого отеля (я уже успел добраться до буквы «П»). Так себе развлечение, но неплохо, чтобы убить время. Книги вещь дорогая, к тому же таскать их на себе, когда ты переезжаешь каждые пару недель, – то ещё удовольствие. С компьютерами ещё сложнее: родители категорически отвергали всё, что могло помочь преследователям нас выследить – это касалось как мобильных, так и ноутбуков, – к тому же мы в принципе мало что могли себе позволить после того, как папе пришлось переквалифицироваться из медбрата в кассира на полставки, а мама уволилась из автомастерской.
Я быстро уяснил, что чем более заумные слова ты используешь, тем взрослее кажешься, а это очень кстати, когда тебе необходимо убедить мотельного администратора, что в вашем полуночном отъезде нет ничего подозрительного, пока родители утрамбовывают в багажник все ваши пожитки.
Я вытащил бутылку с водой, из-за чего содержимое сумки сместилось, явив кожаный уголок потёртого переплёта. Отставив бутылку, я сдвинул всё вбок и выудил записную книжку с выдавленным на обложке кельтским узлом. Она принадлежала моим родителям и, насколько я помнил, лежала в маминой чрезвычайной сумке.
Но именной ярлычок подтвердил, что это действительно моя сумка. Тогда как записная книжка здесь оказалась? Я открыл её и пролистал – все страницы были пусты. Но родители по какой-то причине никогда с ней не расставались, и я много раз, просыпаясь, заставал маму или папу сидящими над ней в свете лампы.