— На Марсе нет жизни. Это научный факт.
— Жалко. Я всегда надеялся. А какие–нибудь пришельцы?
— Очень редко. Если делегация…
— Пускай делегация.
Вертер останавливается, стучит рукой по лбу.
— Вот! Сегодня прилетает третья звёздная экспедиция. Лукреция будет встречать. Вообще многие будут на космодроме. Я бы тоже…
— Поехали вместе! Это далеко?
— Минут пятнадцать…
— Так чего же стоишь! Звёздная экспедиция! Это же событие.
Они уже вышли в коридор.
— Нельзя. Я на службе. У нас, андроидов, на первом месте чувство долга. Я могу внутри разрываться от желаний, но останусь на своём посту. Любовь и долг…
— Ну хоть скажи, как мне туда доехать?
— А может, всё же вернёшься?
— Ты же понимаешь!
— Да, я понимаю. Выхода нет. Мы с тобой романтики. Только у меня развито чувство долга, а у тебя ещё нет…
У громадной деревянной двери они останавливаются. Мы видим, как дверь открывается, робот выпускает Колю.
— Только не опаздывай. Я не буду обесточивать.
— Я мигом! Не волнуйся! А потом я тебя возьму в наше время. У нас тоже есть на что посмотреть!
— Спасибо! Значит, направо, до Пушкинской, там на автобусе три до проспекта Мира, там пересядешь…
Но Коля уже бежит по дорожке, позвякивая кефирными бутылками. Потом останавливается, оборачивается. И видит:
…зелёная лужайка. На ней скульптуры. В глубине белая стена здания института. Большое окно. За окном Вертер машет Коле рукой.
Коля помахал в ответ. Выбежал на улицу.
Улица странная — скорее, это аллея в парке, обсаженная пальмами. Коля бросается вправо.
И тут же налетает на старика, который ехал на одноколёсном велосипеде, какие бывают в цирке. Они вместе падают.
Старик одет так: зелёное, обтягивающее трико с длинными носками, на голове шапочка с пером. Правда, шапочка упала, и старик шарит руками по розовому асфальту, разыскивая её. Вот он натянул шапочку и спрашивает строго, сидя на земле:
— А если бы я ехал на пузыре или на глейдере? Что бы от тебя осталось?
— Простите, — Коля помогает старику подняться. — Я вас не увидел.
— Ещё бы. Первый раз вижу ребёнка, который бегает по проезжей части.
Старик поднимает велосипед, прихрамывая, идёт к скамейке в тени пальмы. Скамейка мягкая, похожая на диван. Возле неё разноцветные тумбочки.
— У вас ничего не поломано? — спрашивает вежливо Коля.
— Не обращай внимания, — говорит старик.
— Тогда я побежал, ладно? А то я очень спешу.
— Беги.
Но когда Коля пускается дальше, старик останавливает его:
— Стой!
— Чего?
— Ты на карнавал оделся?
— А что?
— Плохо оделся.
— Почему? — Коля оглядывает себя. — Нормально. — Идёт к старику.
Старик нажимает на кнопку в тумбочке, оттуда выскакивает мороженое в стаканчике. Он начинает есть мороженое. Коля внимательно смотрит, но старик не предлагает.
— В моё время все мальчики носили так называемую школьную форму. Она состояла из пиджачка… Ты знаешь, что такое пиджачок?
— Представляю. — Коля смотрит на тумбочки.
— А у тебя разве пиджачок? Совершенно очевидно, что его шили сегодня и притом люди, которые не имеют никакого представления о том, что было сто лет назад. Старик уже доел мороженое, поднял свой велосипед, взгромоздился на него.
— А вы откуда знаете?
Старик объехал Колю вокруг.
— Мне сто тридцать лет. Неужели не видно?
— Я бы вам шестьдесят дал, не больше.
— Такой молодой, а уже льстец. Тебе куда?
— Мне на Пушкинскую.
— Прекрасно. Поехали.
Старик развернулся в сторону Пушкинской.
Коля пошёл рядом.
— Неужели я так молодо выгляжу? А что причиной? Спорт!
— А вы какую школу кончали?
— Пятьдесят девятую. На Староконюшенном.
— А я в двадцать шестой учусь. На Метростроевской. Ду ю спик инглиш?
— Йес. Ай ду. А ты как учишься?
— Когда как. Задают много.
— А мне правнуки говорили, что теперь ничего не задают. Да, — говорит он. — Славные были денёчки в конце двадцатого века. Тебе этого не понять.
— Славные денёчки, — соглашается Коля.
— Но учти, одет ты всё–таки неправильно. На ногах должны быть сандалии. А у тебя?
— А у меня кроссовки.
— Вот именно. Кроссовок ещё не было. Их изобрели в начале двадцать первого века. — И вдруг без перехода. — Меня зовут Павел.
Развернулся и уехал.
Коля ему вслед:
— А меня Николай!
Памятник Пушкину, а значит и Пушкинская площадь возникли перед Колей внезапно. Парк оборвался открытым пространством.
Коля, увидев знакомую спину памятника, бросился к нему, как к старому знакомому.