Стало мерзко, противно и даже страшно, потому что за всё время спора ни один слуга не посмел выглянуть даже как бы невзначай. Возможно, путь им преграждали люди дяди, но мне от этого не легче. Значит, вступиться за меня попросту будет некому.
Странно, раньше я считала, что у нас достаточно работает людей, оказалось, это просто прислуга.
-Полчаса на то, чтобы ты выметалась. И мои люди проводят тебя до самой комнаты, чтобы чего не украла.
-До комнаты?
-Да, а то мало ли что произойдёт. Тайники и прочее есть в каждом доме и этот не исключение, - самодовольно оперев руки в бока, он шумно присел на мягкий стул на кривых ножках и закурил сигару. Никогда и никто в нашем доме не позволял себе подобного, и я уже хотела возмутиться, запустив в него что-нибудь не такое ценное, как родственник произнёс очередную гадость.
-Двадцать девять минут, племянница. Иначе ты сама лично узнаешь, что такое вши в городской тюрьме. А двадцать восемь минут это слишком щедро для такой бродяжки, как твоя мать и ты. И если через двадцать семь минут…
-Будь ты проклят, - прошептала я и рванула наверх, в свою личную комнату переодеваться, по пути мысленно осыпая родственника всякими ругательствами. Мне хотелось нахамить, съязвить и тысяча неприятных слов вертелось на языке, включая не самую нормативную лексику, да только не время пока. Ненависть всегда переполняла родственников со стороны отца, да и были они вовсе не последними людьми государства, а, значит, мой вариант заранее невыигрышен.
У меня нет связей, нет возможностей, по сравнению даже с этим дядюшкой, не считая его отца, являющегося так же отцом графа Алекса Белтонича. Они меня не считали за родню, а я в ответ не видела их в упор. И, всякий раз пересекаясь на балах или приёмах переходила в другой конец зала, дабы не портить себе настроение их кислыми лицами..
В ответ Белтоничи делали вид, что я не существую, делая снисхождение исключительно прилюдно в виде небрежного приветственного жеста или скупой улыбки. Я для них не существовала, но и они для меня пустой звук, весьма неприятное недоразумение, а не родная кровь. Хотя о чём это я, именно общей крови у меня с ними не было. С отцом- да. Он моя единственная ниточка, связующая с мамой, он мой самый любимый человек, самый верный и дорогой папа.
И я попытаюсь его вызволить, только вначале обращусь к другу отца, господину Дю-Валю, ростовщику с особыми принципами. У моего папы очень разные знакомые и, несмотря на их статус и занимаемое место в современном мире все они всегда оставались людьми.
Я вбежала в свою комнату, не зная за что взяться. К счастью при падении с лестницы ни документы, ни драгоценности не выпали, а, значит, дядюшка Питер не наложит на это свою лапу. Войти в гардеробную можно было от меня, что значительно упростило поиск одежды, а уж переодеться и сама всегда могла, не прибегая к помощи горничной.
Женский крик, полный мольбы и ужаса раздался где-то вдалеке, и я быстро натянула на себя дорожное платье. Надеть именно его мне показалось самым оптимальным вариантом. Неброская бежевая ткань, невычурный пошив не бросались в глаза обычному человеку, что мне было и нужно. Крик повторился и, быстро застёгиваясь на ходу, я выскочила в коридор.
С высоты лестничного пролета видела, как дядя повалил Марфушу на диван, пытаясь задрать ей юбку. А ведь она только пара недель, как перебралась из замка в городской особняк! С Марфушей трудно было справиться слабому человеку, ведь у неё довольно не мелкая комплекция, а постоянный физический труд делали своё дело. Да, в обычной обстановке черпак, вовремя приложенный ко лбу обидчика стопроцентно сумел бы уговорить самого недовольного обожателя. Но она всё же была девушкой, а дядя здоровенным остервенелым мужиком, набросившимся на хорошенькую прислугу.
-Вот так добрый дядюшка Питер, всем Питерам Питер, - съязвила я, едва удержавшись от слов, несвойственных приличной девушки и метнула в ненавистного родственника вазу, точную копию той, разбившейся совсем недавно. У нас вообще по коридорам множество ваз, цветочных горшков, так что всегда можно что-нибудь использовать в этом плане.
Я, к сожалению, не попала, ваза ударилась аккурат над головой Белтонича, лишь осколки посыпались ему на голову, попав за воротник.