– Я думаю, пора уходить, – сказала она.
– Уже! – удивилась Ксавьер. Она с сожалением взглянула на Франсуазу. – Вы устали?
– Немного, – призналась Франсуаза; она заколебалась. – Вы могли бы остаться без меня. Вам уже случалось ходить в дансинг одной.
– Если вы уходите, я пойду с вами, – сказала Ксавьер.
– Но я не хочу заставлять вас возвращаться, – сказала Франсуаза. Ксавьер пожала плечами с каким-то фатальным видом.
– О! Я вполне могу вернуться, – сказала она.
– Нет, это было бы досадно, – заметила Франсуаза; она улыбнулась. – Останемся еще ненадолго.
Лицо Ксавьер просияло:
– Здесь так приятно, правда?
Она улыбнулась молодому человеку, склонившемуся перед ней, и последовала за ним на середину танцплощадки.
Франсуаза закурила новую сигарету; в конце концов, ничто ее не обязывает продолжить свою работу завтра; было немного нелепо провести часы здесь, не танцуя, ни с кем не разговаривая, но, если на это решиться, можно поддаться очарованию такого рода погружения; вот уже многие годы ей не случалось пребывать в подобной ситуации, заблудившись в парах спиртного и табака, предаваясь пустым мечтаниям и мыслям, которые ни к чему не ведут.
Вернувшись, Ксавьер села рядом с Франсуазой.
– Почему вы не танцуете? – спросила она.
– Я плохо танцую, – ответила Франсуаза.
– Стало быть, вы скучаете? – жалобным голосом спросила Ксавьер.
– Вовсе нет. Я люблю наблюдать. Напротив, мне нравится слушать музыку, смотреть на людей.
Она улыбнулась; именно Ксавьер она обязана и этим часом, и этой ночью, зачем же отказываться впускать в свою жизнь столь чистое богатство: совершенно нового юного спутника с его требованиями, его нерешительными улыбками и неожиданными реакциями?
– Я прекрасно понимаю, вам это, должно быть, неинтересно, – сказала Ксавьер. Лицо ее омрачилось; вид у нее был немного усталый.
– Но если я уверяю вас, что вполне довольна, – сказала Франсуаза, коснувшись руки Ксавьер. – Мне нравится находиться с вами.
Ксавьер неуверенно улыбнулась; Франсуаза дружески посмотрела на нее; она уже не совсем понимала возражения, которые выдвинула Пьеру; что ее на самом деле привлекало, так это некое веяние риска и тайны.
– Знаете, о чем я думала этой ночью? – резко спросила она. – Что вы никогда ничего не добьетесь, пока останетесь в Руане. Есть только одно решение: приехать жить в Париж.
– Жить в Париже? – удивилась Ксавьер. – Увы, мне бы очень хотелось!
– Я говорю это не просто так, – сказала Франсуаза; она заколебалась, испугавшись, что Ксавьер сочтет ее бестактной. – Вот что вы могли бы сделать: вы поселились бы в Париже, если хотите, в моем отеле; я ссужу вам необходимые деньги, и вы научитесь ремеслу, например, стенографии или еще лучше: у меня есть приятельница, которая управляет институтом красоты, и она возьмет вас, как только вы получите диплом.
Лицо Ксавьер помрачнело.
– Мой дядя никогда на это не согласится, – сказала она.
– Обойдитесь без его согласия. Вы его не боитесь?
– Нет, – ответила Ксавьер. Она внимательно разглядывала свои заостренные ногти; с этим бледным цветом лица, длинными прядями белокурых волос, пляска которых нарушала распорядок, у нее был жалкий вид медузы на сухом песке.
– Так что? – спросила Франсуаза.
– Извините. – Ксавьер поднялась, чтобы присоединиться к одному из своих танцоров, который подал ей знак, и лицо ее снова оживилось. Франсуаза удивленно следила за ней глазами; у Ксавьер бывали странные скачки настроения: слегка приводило в замешательство то, что она не дала даже себе труда рассмотреть предложение Франсуазы. Хотя план этот был как нельзя более разумен. Франсуаза с некоторым нетерпением ждала, когда Ксавьер вернется на свое место.
– Ну что, – спросила она, – что вы думаете о моем плане?
– Каком плане? – удивилась Ксавьер. Она казалась искренне ошеломленной.
– Переехать в Париж.
– О! Жить в Париже, – проговорила Ксавьер.
– Но это серьезно. Можно подумать, что вы принимаете это за несбыточную идею.
Ксавьер пожала плечами.
– Но это не может осуществиться, – заметила она.
– Достаточно, чтобы вы этого захотели, – настаивала Франсуаза. – Что вас смущает?
– Это неосуществимо, – с рассерженным видом заявила Ксавьер. Она огляделась. – Это становится зловещим, вы не находите? У всех людей глаза занимают целиком все лицо; они пустили здесь корни, потому что у них нет больше сил тащиться куда-то еще.