– Куда подевалась твоя подружка? – спросил Пьер.
– Она наводит красоту; настроение у нее сегодня странное.
– Она и правда не слишком мила, – заметил Пьер. – Что ты будешь пить?
– Аквавит, – ответила Франсуаза. – Закажи два.
– Два аквавита, – заказал Пьер. – Только настоящий аквавит. И виски?
– Как мило с твоей стороны! – сказала Франсуаза. В последний раз ей подали скверный дешевый алкоголь, прошло уже два месяца, но Пьер не забыл: он никогда не забывал ничего, что касалось ее.
– Почему она в плохом настроении? – спросил Пьер.
– Она считает, что я не слишком часто с ней встречаюсь. Меня раздражает, что я теряю с ней столько времени, а она все еще недовольна.
– Надо отдать справедливость, – заметил Пьер, – ты нечасто с ней видишься.
– Если давать ей больше, у меня ни минуты не останется для себя, – с живостью возразила Франсуаза.
– Прекрасно понимаю, – согласился Пьер. – Только ты не можешь требовать от нее одобрения от всего сердца. У нее никого, кроме тебя, и она дорожит тобой: это, должно быть, невесело.
– Я ничего и не говорю, – ответила Франсуаза. С Ксавьер она вела себя несколько бесцеремонно; мысль была неприятной: ей не нравилось иметь повод для малейшего упрека себе. – Вот и она, – сказала Франсуаза и с некоторым удивлением взглянула на Ксавьер. Синее платье облегало ее стройное сформировавшееся тело, а тонкое девичье лицо обрамляли гладко причесанные волосы; такую женственную и непосредственную Ксавьер она ни разу не видела после их первой встречи.
– Я заказала вам аквавит, – сказала Франсуаза.
– А что это такое? – спросила Ксавьер.
– Попробуйте, – предложил Пьер, подвигая к ней стакан.
Ксавьер осторожно обмакнула губы в прозрачную водку.
– Это скверно, – улыбнулась она.
– Хотите чего-нибудь другого?
– Нет, спиртное всегда скверно, – рассудительным тоном сказала она, – но приходится его пить. – Запрокинув голову, Ксавьер прикрыла глаза и поднесла стакан к губам. – Мне обожгло горло, – произнесла она, коснувшись кончиками пальцев своей прекрасной гибкой шеи; ее рука медленно спустилась вдоль тела. – И еще меня обожгло здесь и здесь. Это было странно. У меня такое впечатление, будто меня озарили изнутри.
– Вы впервые присутствовали на репетиции? – спросил Пьер.
– Да.
– И вас это разочаровало?
– Немного.
– Ты действительно думаешь то, что говорил Элизабет? – спросила Франсуаза. – Или сказал это, потому что она тебя раздражала?
– Она меня раздражала, – признался Пьер; он достал из кармана пакет табака и стал набивать трубку. – В сущности, чистому и непредвзятому сердцу должна показаться шутовской та серьезность, с какой мы ищем точное отличие несуществующих предметов.
– Это неизбежно, поскольку мы как раз хотим заставить их существовать, – возразила Франсуаза.
– Если бы, по крайней мере, удалось добиться успеха сразу, играючи, но нет, мы стонем, из сил выбиваемся. Такое остервенение, чтобы придумать уловки… – Он улыбнулся Ксавьер. – Вы находите, что это смешное упрямство?
– Я не люблю надрываться, – скромно заметила Ксавьер.
Франсуаза была немного удивлена, что Пьер так серьезно отнесся к прихоти девочки.
– С таким подходом ты все искусство ставишь под вопрос.
– Ну да, а почему нет? Ты представляешь себе? Сейчас весь мир бурлит, через полгода у нас, возможно, начнется война. – Пьер прикусил палец. – А я выбиваюсь из сил, стараясь передать цвет зари.
– Чем же ты хочешь заняться? – спросила Франсуаза; она была озадачена; это ведь Пьер убедил ее, что нет на земле ничего лучше, чем создавать прекрасные вещи, на этом убеждении была построена вся их жизнь. Он не имел права без предупреждения менять свое мнение.
– Э-э! Я хочу, чтобы «Юлий Цезарь» был успешным, – сказал Пьер, – но я кажусь себе насекомым.
С каких пор он так думает? Было ли это для него настоящей заботой или одним из тех коротких озарений, которые его занимали какое-то время, а потом исчезали, не оставив следа? Франсуаза не решалась продолжить разговор. Ксавьер, казалось, не скучала, но взгляд ее насторожился.
– Если бы Элизабет тебя слышала, – сказала Франсуаза.
– Да, искусство – это как Клод, нельзя проникать в его суть, иначе…
– Все сразу рухнет, – закончила Франсуаза. – Можно подумать, что она это предчувствует. – Она повернулась к Ксавьер. – Клод – это тот самый человек, который был с Элизабет тем вечером во «Флоре».
– Этот ужасный брюнет! – сказала Ксавьер.