Романтичность! Он всегда смеялся над этим словом и считал, что оно существует только для женщин.
Она закончила есть. Хорсфилд и Ольга уже покинули комнату, и, несомненно, опять отправились в постель. Флоренс и Майлз также горели нетерпением покинуть стол, очевидно, с такими же мыслями.
— Сколько времени потребуется вам, для того, чтобы переодеться в амазонку?— спросил он Клэр, накрыв своей рукой ее руку, лежащую на столе.
— Десять минут.
Она улыбнулась, глядя ему в глаза. Его глаза сверкали, ее щеки пылали румянцем, и он обнаружил, что улыбается ей в ответ.
— Я буду ждать вас в холле, — сказал он, — Через десять минут.
Он поднялся, когда она встала и вышла из комнаты.
Любой другой женщине потребовалось бы, по крайней мере, полчаса, подумал он.
— О, Джерард, — сказала леди Флоренс, — Будьте осторожны. А то через неделю мистер Родерик Уорд и преподобный Исайя Кларквелл нанесут вам в городе визит, требуя разъяснения ваших намерений и размахивая перчатками у вас перед лицом.
— Неужели? — сказал он, покачивая лорнетом, — Это могло бы быть весьма интересным опытом.
И он медленным шагом покинул комнату.
*****
Оба согласились, что если бы не приятная свежесть воздуха и если бы не бледно-зеленая трава, усыпанная первоцветами и подснежниками, было бы очень похоже, что уже середина весны. Деревья еще были голыми, но в их ветвях, казалось, таилось обещание скорого наступления весеннего тепла.
Они ехали и ехали, и часы казались им минутами.
Направившись от дома на юг, они проехали парк, пересекли выгоны, объехали холмы и на один низкий даже поднялись, ехали по деревенским тропинкам и через реденькие рощицы. Она ехали бесцельно, куда глаза глядят.
Они улыбались, смеялись, разговаривали о чем-то, что потом не вспомнится. То, о чем они говорили, не имело значения. Они были вместе, счастливы и влюблены, — хотя как раз об этом они не говорили, — начиналась весна, светило солнце, а завтра будет день Святого Валентина. Ну как тут не быть счастливым? Медленно проехав через одну из рощиц, они выехали на выгон и молчаливом согласии пустили лошадей легким галопом. Потом перешли на галоп. А затем понеслись наперегонки. Когда лошадь Клэр на нос обошла лошадь герцога, она расхохоталась.
— Ну и кляча! – крикнула она и снова засмеялась. Она была уверена, что выиграла бы гонку до ворот через выгон, если бы перестала смеяться. А так он выиграл у нее целый корпус, и наклонился, чтобы взять поводья ее лошади, когда она поравнялась с ним.
— Что вы сказали? – спросил он, — Мадам, вы обращаетесь к моему коню или ко мне?
Она опять рассмеялась
— Полагаю, все-таки к моему коню, — сказал он, — Но если он кляча, то что можно сказать про вашу лошадь?
— Хромая на все четыре ноги? – спросила она и оба покатились со смеху от этой немудреной шутки.
Они проехали ворота и направили лошадей сквозь растущие за ними деревья, пока неожиданно не выехали к декоративному озерцу, наполовину скрытому листьями кувшинок.
— О! — воскликнула она, — Как красиво!
— О! – прозаически заметил он, — Подходяще. Думаю, нашим лошадям нужно передохнуть. Мне-то уж точно.
Он соскользнул со спины своего коня и снял с лошади ее, прежде чем привязать животных к дереву, у которого росла трава, чтобы те могли бы попастись.
Он взял ее за руку и переплел их пальцы. Они молча прогуливались вокруг маленького озера, наслаждаясь абсолютным покоем пейзажа. Только щебетание птиц и случайное фырканье одной из лошадей нарушали тишину.
— Ну, Клэр, — чуть иронично улыбался он, когда они обошли озерцо, — Даже природа на нашей стороне. Полнейшая романтика, не так ли?
Она кивнула.
— Я должна была знать про это место, — сказала она, — Но мы ни никогда не поддерживали с Карверами дружеских отношений.
Они опустились на траву, которой порос берег озера, и подставили лица солнечному теплу.
— Вы хорошо спали? – спросил он.
— Да,— она повернула к нему голову, — Да, хорошо. Я знала, что буду с нетерпением ожидать этих двух дней, — Она вспыхнула, — А Вы?
— Я? Неплохо. Вы спрашивали меня, не огорчен ли я тем, что выбрал вашу валентинку. А вы не огорчены тем, что я выбрал вашу? Может вы бы предпочли, чтобы это был кто-нибудь другой? И не жалеете ли вы о том, что все же не вернулись домой?
— Нет, — ответила она, покачав головой.
Он улыбнулся ей медленной улыбкой.
— Ах, Клэр, вы должны были бы сожалеть. Но теперь уже поздно, не так ли? Сегодня и завтра уготованы для романтических отношений.
— Да, — сказала она.
Он сожалеет, решила она. Ему хотелось бы вернуться в дом с одной из тех леди. Или, может быть, вообще не выезжать. Но он по-прежнему улыбался, его рука нежно погладила ее по щеке, его голова склонилась к ней. И она поняла, что он вовсе не испытывает сожаления, а наслаждается этим днем так же, как она. Она закрыла глаза и разомкнула губы.
Он согласился на романтические отношения, подумал он, когда их губы встретились, и вдруг ощутил, как кровь бросилась ему в лицо, несмотря на его намерение только легко и тепло обнять ее. Но как он мог быть романтичным, если знал только физическую страсть? И как он сможет забавляться ее телом и ее чувствами, когда она так не похожа на женщин, оставшихся в доме Флоренс, постоянно вожделеющих и позволяющих себе менять любовников так же легко, как меняют платья? И только по той же самой причине – чтобы развеять скуку?
И все же он не смог долго решать, как поступить и контролировать себя. Он опустил ее на траву, и начал целовать ее глаза, виски, щеки, шею, и снова рот. Его рука скользнула под бархатный жакет к теплому шелку блузки на ее груди. Ее руки нашли его и сомкнулись за его спиной, прижимая к себе. Он поглощал ее стоны своим ртом.
Она испытала боль, боль, заставившую пульсировать все ее тело. До сих пор ей не приходилось испытывать боль, которая доставляла наслаждение, боль, которую хотелось сохранить навсегда. Она искала его рот, когда он на мгновение отодвинулся от нее, ласкала его язык, когда тот скользнул между ее зубами. Мысли, здравый рассудок покинули ее, остались только чувства. Только наслаждение и боль.
Его рука была на ее колене. Она ощутила прохладное дуновение воздуха на обнаженных ногах, когда он поднял бархатную юбку ее амазонки выше колен. А затем его пальцы невесомо проложили путь вверх по ее бедру и вдруг замерли, теплые и неподвижные.
— О, пожалуйста, Джерард, — простонала она, беспокойно зашевелившись под ним, когда его рука остановилась. – Пожалуйста. О, пожалуйста.
Он снова нашел ртом ее рот и тепло поцеловал ее, убирая руку с ее ноги, а потом одернул юбку амазонки. Она услышала собственный стон, но ей было все равно.
— Клэр, — прошептал он ей на ухо, охватив ее обеими руками и тесно притянув к себе.— Здесь слишком людно. Мы не можем.
Он прекрасно знал, на самом деле здесь совсем безлюдно. И сомневался, что кто-либо появлялся тут с прошлого лета. Несмотря на красоту, это было заросшее, заброшенное место. И еще он знал, что если бы был сейчас с другой женщиной, то давно бы задрал ей юбку до талии, и расстегнул бы пуговицы бриджей. Он уже был бы в ней, используя даму, чтобы доставить себе удовольствие, и, в оплату, доставляя удовольствие ей.
Если бы она была другой женщиной. Она зарылась лицом в его шейный платок. Она дрожала. Он не знал, плакала она или нет, но у него не хватило храбрости посмотреть ей в лицо, чтобы это выяснить. Он прижался щекой к ее макушке и крепко обнимал, пока она не успокоилась. И еще пять, а может десять минут.
Ей было тепло и уютно, но она жалела, что этого не произошло. А, вместе с тем, возможно, почувствовала и некоторое облегчение. Есть ли нечто постыдное в том, что тебя взяли на твердой земле? Нет, решила она. Но это уже не имело значения. Она расслабилась. Было так приятно касаться его, и от него так приятно пахло. Она вяло раздумывала о том, почему мужские одеколоны намного приятнее, чем женские духи? Возможно потому, что она была женщиной, улыбнулась она в душе. Должно быть так чувствуешь себя, когда спишь ночью в мужских объятиях, подумала она. Но эта мысль грозила повергнуть ее в печаль. Она подняла голову.