— Помилуй Бог, святые отцы, — робко запротестовал попик. — Како ж прокормишься, ежели к церкви уж и нищие не идут?!
— Землицею ты наделён, да и руга[10] тебе идёт.
— Господи, землицы-то — пяток десятин! А руги — рубль да осьм алтын с деньгой. Ризу новую не на что купити. В старой, поплаченной, кои уж лета служу. По миру хожу с крестом и святой водой, по три, по четыре раза на году хожу... Да в миру ведомо како: кто побогаче, тот в монастырь даёт, чернцам, а в приход от мирян — лише скудейшая милостыня, из коей опять же десятая часть архиепископу.
— А пошто бы вам, святые отцы, — вдруг встрял в разговор стоявший обок мужик, — не стать хлеб пахать?! Чем так-то бедовать да случайной работой пробавляться, паче уж соху наставить[11] да и рожь сеять. Кликали третьего дня на торгу: которые люди кабальные, монастырские и всякие, чей кто ни буди, чтоб шли в государеву слободу, в Олександрову. Государь даёт по пяти Рублёв, по человеку посмотря, а льготы на пять лет.
— Слыхивали мы то кликанье, да не про нас оно, — буркнул досадливо один из попов.
— Да пошто не про вас? — удивился наивно тот. — Аль Господь вам рук не дал для трудов праведных? Аль хребта не утвердил для земной ноши?
— А пото! — почуяв не наивную заумность в вопросах мужика, грубо ответили ему. — Всякой избе своя кровля. Ишь, взбрело тебе — попу хлеб пахать! А мужику, стало быть, священнодействовать?
— Мужику також хлеб пахать, — лукаво клонил куда-то мужик.
— А кому же священнодействовать? — изумился убогий попик.
— А пошто священнодействовать? — изумился вместе с ним и мужик и вдруг оставил лукавство: — У пророка Исайи написано: «Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для меня... — говорит Господь. — Новомесячия ваши и праздники ненавидит душа моя: они бремя для меня».
— Написано, да не в твоё измышление, — резко, с надменностью и превосходством сказал другой поп. Он был явно воинственней своего приятеля. — И ничтоже в том написанном ты не выразумел, бо, очи в книгу погружая, разум свой во хлеву оставил.
— Там и разуметь-то нечего, — сказал спокойно мужик. — Господь сам всё изъяснил. «Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей моих, — говорит Он. — Перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетённого, защищайте сироту...» Вот что надобно делать, — усмехнулся кривовато мужик. — А всё прочее — то от лукавого, святые отцы.
— Наумие твоё — сё истинно от лукавого, — восстали на мужика теперь уже оба попа, а третий, убогонький, счёл за лучшее не вмешиваться в этот окаянный спор и потихоньку отошёл в сторону.
Мужик был доволен, что задел попов за живое. Глядя, как они ерепенятся перед ним, снисходительно посмеивался, молчал, слушал, видно было, выжидал, выискивая в поповских словах что-нибудь такое, что можно было бы обратить против них же самих. Но попы оказались тоже дошлыми и не без царя в голове. Особенно второй, который поначалу молчал. Теперь он яро выговаривал мужику:
— Не мни, бедник, что истину носишь в себе и пречистый свет откровения, сошедший на тя от Превышнего! Не истина то и не свет, а ересь, и пагуба, и тлен душевный. Были уж, ведаем их, что метили книги святые, яко костари[12] метят кости, дабы вынуть обманом счастливый жеребий. Так костари обманывают иных, те же обманывали самих себя, ибо мнили, презренные, что, предоставив дождю омывать своё тело, повсегда будут чистыми и без мыльни. И тако убо вознеслись, тако убо возгордились в прокажённом своём наумии, что учали отвергати не токмо Святую соборную и апостольскую Церковь, святые книги и образа, но и на самого Христа, Спасителя нашего, воздвиглись в своём развратном поползновении! Не признавали Его равным Богу Отцу, тело и кровь Его нарекали простым хлебом и вином.
Мужик — по лицу было видно, по его ушедшей глубоко в глаза смешливости — держался своего, но помалкивал: попы попались уж больно зубастые, убеждённые и спор повели так коварно, что ухо нужно было держать остро, тем более что к ним уже начали прислушиваться и другие, стали обступать их, а среди этих других могли оказаться не только праздные слушатели.
— Вот и ты, от ветра главы своей, поползнулся в тот разврат и слагаешь словесы неприязненны... Ишь, рожу свою охмыляешь! Священнодействовать тебе почто?! И причащение Святых Таин — почто?! И покаяние?!
— Покаяние — по грехам, — спокойно, с давнишней продуманностью сказал мужик. — А на безгрешье пошто покаяние? Нешто Господу любезней зло с покаянием, неже добро без покаяния? Перестаньте творить зло, везде говорит Господь, омойтесь, очиститесь, но нигде: творите, но кайтесь! Написано: «И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а творившие зло — в воскресение осуждения!»