— Оно конешно, — подумав, сказал Андрей. — Верно говорят: все девки хороши, отколь же берутся злые жёнки? Да только, Юсупыч, коли все были б такие разумные, так и роду человеческого давно уж не стало бы. Зачем же тогда Господь заповедал: плодитеся, мол, и размножайтесь? Ваш — как ты его там зовёшь, не хочу повторять на ночь глядя — тоже небось не претит детей-то рожать. А бабу, говоришь, нечистик породил?
— Да, тут есть контроверза, — согласился Юсупыч. — Для продолжения рода жениться необходимо, ты прав. Но, Аллах, как сие тягомотно!
— Да тебе и не предлагают, чего вздыхаешь. — Андрей зачерпнул из братины, налил себе и Юсупычу.
Фряжских вин старик не пил, соблюдал запрет, водку находил слишком крепкой, зато к медам пристрастился. Особенно любил ставленный вишнёвый — про этот напиток в Коране не говорилось.
— Ты мне аки сын, могу ли взирать равнодушно на твои безумства?
— Нет пока никаких безумств, — с досадой сказал Андрей. — Начал бы безумствовать, так не сидел бы тут с тобой, не слушал твоего карканья...
Вечером он твёрдо решил пренебречь советом Годунова и не ездить больше к оружейнику, а наутро — благо день был свободный от караульной службы — собрался и поехал.
Фрязин, извещённый работником, встретил его на нижних ступенях крыльца, оказывая вежество как уважаемому гостю, осведомился о здоровье.
— Жив, спаси Бог, — ответил Андрей. — А ты как, Никита Михалыч?
— А что мне сдеется. Проходи, Андрей Романыч, гостем будешь. Время-то к обеду, может, останешься сей раз?
— Отчего ж не остаться, коли хозяин приглашает. Благодарствую, Никита Михалыч. — Андрей склонил голову. — Настасья Никитишна здорова ли?
— Сам увидишь, — ответил Фрязин и, заметив удивление в глазах гостя, продолжал: — Мы ведь, господине, народ простой, посадской... да и обед не званый, так что за стол садимся вместе. Это бояре пущай жён да дочерей взаперти держат... у нас по-другому.
— Оно и лучше, — согласился Андрей, сразу почувствовав какое-то странное облегчение, будто до сей минуты всё сомневался, надо ли было приезжать, а тут вдруг разом осенило — да, надо было, хорошо что приехал. — Я уж тогда... как впервой довелось увидеть Настасью Никитишну... подумал, что, верно, не из боярышень девица-то, если так вольно ездит.
— Нет, не из боярышень, упаси Бог, — усмехнулся Фрязин. — А ты пистоль немецкую, что ли, принёс?
— Пистоль? — изумился Андрей. — Да, только... откуда те про неё ведомо?
— А я, вишь, постельничего Годунова днями повстречал, а он говорит: есть-де у сотника Лобанова хитрая пистоль немецкой работы, да он её изломал, и я дал совет, чтоб к тебе снёс, так ты уж не откажи, глянь там, в чём беда...
— Да, он... говорил мне, верно. Принёс и пистоль, только думаю, — может, не надо было, ты, чай, и так без работы не сидишь?
— Не сижу, верно. Ну, пойдём ко мне, гляну на твою цацку, что там за чудо такое...
В работной Фрязин подошёл к непривычно большому окну, перед которым ещё висел налитый водой стеклянный шар, и стал разглядывать протянутое гостем оружие.
— Да-а, — сказал он, — изрядно сработано... Видал я у них такие — в баварской, помню, земле. Они их «револьверными» зовут... Оно конешно, сподручно — сразу, вишь, шесть зарядов, и знай только бочонок прокручивай. Ан его-то и не прокрутить...
— В том и поломка, — сказал Андрей.
— Ну какая это поломка. Бывает, раздует ствол — вот это уж беда... коли трубка была худо прокована, аль трещину какую недоглядели, так Боже упаси при заряжании пороху пересыпать сверх меры. А иной и пересыплет, чтобы, значит, бой был дальше. Дуракам-то закон не писан. Ладно, налажу я твою пистоль, пущай полежит покамест, мешкать не стану.
— Да мне, Никита Михалыч, не к спеху.
— Тебе не к спеху, а у царя свои расчёты — а ну как опять воевать кого пойдёт, крымцев там, литовцев... В походе пистоль-то пригодится.
— Покуда литовцы с крымцами нас воюют, не мы их, — заметил Андрей. — Вон как под Оршей получилось: князь Пётр Шуйский, Плещеев с Охлябиным, князья Палецкие, пять тысяч войска, конница, огневой наряд — всё сгинуло в одночасье, попались как слепые кутята! — Он скрипнул зубами, 0 маху ударив кулаком по стене.
— Слыхал я, будто Курбский там был с Радзивиллом? Этот воевать свычен, — сказал Фрязин.
— Кто, Радзивилл?