— Да где мне, — сказал Андрей. — Я, Настасья Никитишна, с девицами... необходительный.
— Что так? — спросила она лукаво, коротко взмахнув ресницами.
— А некогда было... обходительности учиться. Я ведь больше уж десяти лет в походах всё да в походах. Да, двенадцать лет — с Казани.
— Страшно, поди, на войне-то?
— Да обыкновенно. — Он пожал плечами. — Бывает и страшно, не без того. А куда денешься!
В казанском походе я новиком был, мальчишкой ещё совсем... Там, на первый приступ когда шли, там... страшно было. По сей день помнится. Да и теперь... вот Полоцк брали тою зимой... тоже лютое было дело. Или когда громили Ливонию, тому шесть лет... не приведи Господь увидеть, что там делалось. Татарву на них напустили, Шигалеевых сыроядцев, так уж они себя показали...
— А теперь никуда тебя не ушлют? — В голосе Насти послышалось беспокойство, и это было ему отрадно.
— Кто ж его знает. — Он улыбнулся. — Вроде пока замирились... конечно, надолго ли? Послы вот приехали, значит, договориться хотят. А там как Бог даст. Ты что же, вовсе со двора боле не выезжаешь?
— Ой, что ты, тятя не велит. А знаешь, тебе коли случится быть неподалёку в погожий день... а то ведь, глядишь, и дожди скоро начнутся... ты как-нибудь с той стороны подъезжай, где сад. У меня там качели, а тын невысокий — твоему коню как раз будет по холку... Повидаться можно... поговорить. А то сиди тут одна, будто в темнице! Нет, правда... чего смеёшься? К подружкам и то не выйти...
11
К Воздвижению муровальные работы в тайных государевых покоях были завершены. Столяры навесили двери и крышку подземной ляды, Никита поставил запоры и потайные тяги, коими их отпирать. Осталось приладить замки — чтобы нельзя было открыть, даже если кто невзначай и обнаружит отпорный рычаг. Иоанн, осмотрев всё, остался, по обыкновению, доволен.
— С замками надо решить, государь, — сказал Никита. — Две двери здесь, да третья на выходе. Как делать прикажешь — три разных ключа аль один на все три?
— Мыслю, три разных лучше?
— Вот не знаю. Оно вроде надёжнее, да только...
— Ну, говори!
— К каждому ключу должен быть запасной, и те оба надо иметь при себе, на случай если один обронишь да утеряешь. Выходит, шесть ключей, а ну как в спешке да в темноте с ними разбираться — какой куда? Так что, может, сделаем так, чтобы единым ключом любую дверь отомкнуть...
Государь подумал:
— Верно говоришь. Делай единый на все, только запасных чтоб два было, не един. Мало ли...
— Тогда, государь, погляди вот этот. — Никита достал из сумы бережно завёрнутый в промасленную кожу врезной замок с торчащим ключом. — Сделал на пробу, понравится — ещё два сработаю.
Иоанн пощёлкал ключом, вынул из скважины и осмотрел бородку, хитроумно прорезанную сквозными пазами.
— Изрядно, изрядно… Одно скажу, Никита, — больно уж велик да тяжёл ключ-то. Поменьше нельзя сделать?
— Поменьше... — Никита почесал в затылке. — Оно бы и можно... да бородку, вишь, трогать бы не хотелось — тогда всё внутри перелаживать придётся, а там чем дробнее, тем сумнительнее, как ни хитри. А можно что сделать, государь, — стебель укоротить, кольцо вовсе убрать, стебель же распилю вот тут да на вертлюжец поставлю... Тогда, вишь, откинул его на сторону — вот эдак — и поворачивай. Он и короче станет, и легше.
— То так и делай, — одобрил Иоанн. — Три чтоб было — один при себе, два в запасе...
На обратном пути Никита зашёл получить деньги за сданную скобяную работу — восемь рублей три алтына; казначей долго искал в платёжной росписи, поверх очков поглядывая на него, будто сомневаясь — не тать ли; потом, раскладывая кучками по сорок, отсчитывал лёгкие серебряные копейки, видом и размером подобные лузге от тыквенных семечек; ссыпав в кошель, не отдал — держал в кулаке, пока Никита старательно выводил подпись. На крыльце приказной избы его окликнули.
— Чего тебе? — спросил Никита подбежавшего ярыжку.
— Боярин Годунов велел спытать, досужей ли ты, Никита Фрязин, зайти к нему для малого разговора.
— Зайду, коли боярин кличет. Тут уж, досужен аль не досужен, кобениться не станешь! Веди, показывай путь...
Постельничий принял его в богато убранной небольшой горнице с затянутыми узорчатой тканью стенами, где не было никакой утвари, кроме лавки у одной стены и малого столика у другой, между окошек. Полавочник и наоконники были расшиты цветными птицами и травами, на выложенной рыбьим зубом столешнице стояли золочёные часы, пол покрывал багряный шамаханский ковёр. Муравленая печь в углу блестела зелёными изразцами.