Но договор, который удалось заключить, видно, пошел дальше того, на что готово было консервативное большинство английского кабинета. И встреча Красина с британскими министрами показала это недвусмысленно, встреча, воспоминания о которой у Леонида Борисовича окрашены в весьма мрачные тона не только потому, что она происходила в сумеречных покоях Даунинг–стрит. Неяркое электричество на деревянных панелях, телефонные звонки за толстыми стенами, звон посуды — не иначе в личных апартаментах высокого клерка накрывают стол. И едва ли не лицом к лицу Ллойд Джордж в сединах и весь синклит его министров, которых ты воспринял до этого не столько лично, сколько по газетным фотографиям: Роберт Хорн, Бонар Лоу и, конечно, Керзон — не иначе надо идти по кругу, приветствуя их. И вот тут случилось такое, что способно открыть глаза… (Он на минуту прерывает рассказ, точно спрашивая, понимаешь ли ты, о чем пойдет речь.) Вслед за Ллойд Джорджем тебе протягивают руки Хорн и Лоу — в самих рукопожатиях мера радушия и мера корректности, мера… Однако что это такое? Руки лорда Керзона, стоящего у камина, отведены за спину и там точно скреплены намертво и во взгляде безразличие, какое способно выразить только лицо человеческое. Лорд Керзон отказывается подавать руку. «Керзон, будьте джентльменом!» — едва ли не выкрикнул Ллойд Джордж, и Керзон не без труда не извлек, а добыл руку из–за спины. Неизвестно, как бы повел себя лорд Керзон, если бы русская революция не отняла у него его уральских прибылей — возможно, ему бы удалось укротить характер… Одним словом, советский представитель, явившийся на Даунинг–стрит, был первым, в ком Керзон увидел виноватого. Керзон точно хотел сказать: была бы моя воля, я упек бы тебя в долговую тюрьму… (Красин засмеялся — воспоминания о строптивом Керзоне развеселили его: истинно твердолобый — ему нет дела до русской революции, главное — его гинеи!)
Но Керзон, на взгляд Леонида Борисовича, это не так хитро, а вот Ллойд Джордж — это похитрее!.. Истинно Керзон послал Ллойд Джорджа в Италию, чтобы тот убедил русских вернуть долги… Иначе говоря, существо генуэзской миссии британского премьера можно определить и так: если русских и удастся убедить в необходимости возвратить долги, то наибольшие шансы сделать это у Ллойд Джорджа. Короче: пока эта надежда возлагается на Ллойд Джорджа, он на коне. Однако воспоминания о Ллойд Джордже способны были воодушевить Леонида Борисовича или повергнуть в уныние. Так или иначе, а встреча с валлийцем не исключалась, и Красин готовил себя к ней.
Наша машина вошла в город и неширокой дорогой, медленно забирающей в гору, направилась к кирпичному особняку, освещенные окна которого были видны издали и как бы оповещали приглашенных, что съезд гостей начался. Мы вышли из машины и по движению ветра ощутили, что находимся едва ли не на вершине горы, вставшей над городом. Но теперь это устанавливалось и зрительно: глубоко внизу, отороченное прерывистой каймой прибрежных огней, лежало море. Оно было сизо–синим, точно свитым из стелющихся дымов.
Был тот чае, когда гости, появившись на пороге дворца, еще не обрели смелости, чтобы растечься по его ярко освещенным и холодным залам.
Долговязый господин с баками–запятыми, похожими на пейсы, встал из–за шахматного столика, за которым он вместе со своим молчаливым партнером дожидался гостей, и пошел навстречу русским. Он назвался главным администратором издательского дома «Секоло XIX» Джованни Сфорцей и увлек нас на второй этаж особняка, где залы первого этажа были воссозданы как бы в миниатюре.
— Да не считаете ли вы, господа, что первый день конференции явился всего лишь вступлением к главному? — спросил он с завидной уверенностью по–русски, однако не преминул в полной мере обнаружить мягкость и особую тональность одесского говора — не иначе Сфорца принадлежал к той ветви знатных генуэзцев.
хлеботорговцев–оптовиков и мукомолов, которые посылали своих чад учить русский в Одессу. — Вы согласны?
Видно, администратор не переоценивал данных, отпущенных его внешности природой. Он стянул живот ворсистым, похожим на цигейку жилетом, перепоясав его золотой цепью. Была бы воля администратора, он, пожалуй, воткнул бы в уши по серьге и подвесил бы к носу колечко, но он ограничился тем, что украсил средние пальцы рук перстнями с круглым и квадратным сердоликом.
— Вы полагаете, дебют не удался? — Красин скосил глаза на шахматный столик.
— Нет, почему же? — возразил Сфорца не без улыбки: ему были приятны шахматные ассоциации Красина, — Готов признать, что русские вышли из дебюта,, не худшим образом.
— Но дебют — это еще не партия? — возразил Красин: он подзадоривал итальянца.
— Да, дебют — это еще не вся партия, — подхватил Сфорца. — Пятнадцать минут назад я слышал от Ллойд Джорджа, что успех конференции придаст не столько Сан — Джорджо, сколько приватные встречи на генуэзских холмах…
— Ллойд Джорджа? Он здесь?
Теперь итальянец сказал почти все: британский премьер, находящийся сейчас за стеной, возможно, имел в виду русских гостей, желая договориться о приватной встрече где–то на генуэзских холмах, — в беседах, подобных той, какая сейчас происходила у нас с итальянцем, такого рода намеки почти всегда имеют точную обозначенную цель.
Итальянец был точен в своих предположениях: час спустя мы действительно беседовали с Ллойд Джорджем — с галереи, которая дримыкала к комнате в ковровых обоях, казалось, глазу стала доступна вся линия приморских городов. Море было недвижимо, оно лежало безгласным монолитом, ярко–черное, в разводах, которые иногда повторяли линию берега, хотя от прибрежной полосы отстояли далеко.
— Вот где довелось встретиться, мистер Рэд! — воскликнул валлиец, цриветствуя русского: как это однажды было в Лондоне, он переиначил фамилию русского на Рэд, сознательно сообщив ей иное звучание — не столько Красин, сколько красный в смысле багряный, червонный, даже кумачовый. — Мистер Рэд, — повторил он, подняв руку в этих своих симпатичных подушечках, и его ладонь, обращенная к морю, точно восприняла цвет и мерцание воды: — я видел вас вчера во дворце Сан — Джорджо и, признаться, был обрадован.
— На это были причины, господин премьер–министр?
Ллойд Джордж поднял глаза на русского — в разговоре возник если не огонь, то отблеск его: Ллойд Джордж считал, что все его приобретения были добыты в полемике, а это значит, что нынешний разговор был не бесперспективен.
— Да, конечно, — согласился англичанин, — у меня есть опыт диалога с вами, что для меня немало…
— Опыт диалога, который не дал результата? — усмехнулся Красин.
— Нет, почему же? — возразил валлиец, он любил этот оборот «нет, почему же?»: этот оборот давал возможность, не говоря по существу, создать видимость ответа.
— Я слушаю вас, господин премьер–министр. Ллойд Джордж разгладил скобы усов, правый ус
ладонью, левый тыльной стороной руки, он гладил ладонью усы, как цирюльник точит бритву, кладя на ремень лезвие то одной, то другой стороной.
— Мы работаем всего один день, — Ллойд Джордж угрожающе поднял указательный палец, — один! — Он продолжал держать палец над головой. — Но и этого дня достаточно, чтобы понять: если нам и суждено в полемике пролить кровь, разумнее это сделать за закрытой дверью… Короче: как бы русская делегация отнеслась к предложению, если бы она была приглашена на виллу «Альбертис»? Ваше мнение, мой дорогой мистер Рэд? — Он нехотя опустил демонстративно воздетый перст — у шутливой фразы «мой дорогой мистер Рэд» был свой смысл, Ллойд Джордж точно говорил: хотя ты и красный, но я, как видишь, не отвергаю диалога с тобой.
— Быть может, эту встречу могли бы предварить эксперты? — спросил Красин — он понимал, что согласие не должно быть категорическим.
— Встреча экспертов — гарантия? — В реакции Ллойд Джорджа была точность и запал молодости.
— В какой–то мере.
— Ну что ж, согласен, если согласен мистер… Чи–чи–че-рин, — произнес он и шлепнул рукой по усам, не забыв, как это было прежде, один «лемешок» усов пригладить ладонью, другой тыльной стороной руки; он так и сказал — «Чи–чи–че-рин», в том, как он произнес это имя, обнаруживалось: он не часто произносил его. — Внизу ждет нас генуэзская пресса — может, есть резон показаться им на глаза, просто показаться на глаза…