У нас, к сожалению, нет данных об успехах экономической и социальной политики Ордина-Нащокина. Но известно, что после отъезда воеводы «вольные питейные промышленники» Пскова начали тяжелую борьбу с откупщиками, желавшими вернуть себе утраченную монополию на кабаки. Осаждаемое противоречивыми челобитными псковичей правительство решило провести что-то вроде референдума и «опросить всяких чинов людей» в городе и уезде о форме питейной торговли. Но эта мера ничего не прояснила: большинство опрошенных — местные служилые люди и окрестные крестьяне — отговорились незнанием проблемы{111}. В итоге реформа была свернута, и государственные кабаки утвердились по-старому.
Мертворожденными оказались и последующие постановления 1681 г. о новой ликвидации откупов; по-прежнему ожесточенно, но безрезультатно продолжалась борьба с корчемством. На пороге петровских реформ, в 1698 г., был принят очередной, грозный с виду, но смешной в российских условиях указ, «чтоб никто чрез свою силу не пил и от безмерного питья до смерти б не опился», за это собутыльникам грозили наказание кнутом и 20-рублевый штраф{112}. Судьбу указа предсказать нетрудно.
Единственными реальными достижениями этой отрасли хозяйства стали к концу столетия некоторое расширение ассортимента (посетителям московских кабаков в 1698 г. предлагалось вино простое и «двойное», а также водки анисовая и лимонная в качестве особо дорогих настоек, стоимость которых в 4 с лишним раза превышала цену обычного вина) и требование «плохому вину и водкам опыты приносить», т. е. проверять качество поступавшей от подрядчиков продукции. Государеву казну начала пополнять и закуска: «харчевные промыслы» в кабаках и рядом с ними также стали отдаваться на откуп всем желающим.
Полумеры и увещевания никак не могли поколебать сложившуюся систему выкачивания денег через сеть казенных кабаков. Относительная слабость российской экономики не позволяла отказываться от кабацкой монополии — надежного средства пополнения казны. По подсчетам современных исследователей, питейная прибыль насчитывала в 1680 г. примерно 350 тыс. рублей при общей сумме доходов государства в 1 220 тыс. рублей{113}. Но дело было не только в доступности казенного питья оно, как мы видели, стоило довольно дорого. На формирование российского варианта алкогольного потребления оказали влияние и иные факторы.
Кабак и общество XVII века. Становление национальной государственности в силу отмеченных обстоятельств сопровождались утверждением жесткой бюрократической системы и самодержавным деспотизмом, перед которым знатный боярин имел не больше прав, чем простой мужик. Последний же с конца XVI века постепенно терял свои личные права и превращался в крепостного светских и церковных землевладельцев. К середине XVII столетия в России складывается своеобразный общественный строй, когда все социальные слои имели, прежде всего, обязанности и минимум прав. Общее «похолопление» общества, непрерывные крестьянские восстания, политическая борьба и иностранная интервенция начала XVII века плодили множество выбитых из привычной жизненной колеи «ярыжек», «казаков», «гулящих людей», для которых кабак становился желанным пристанищем.
Кроме того, «бунташный» XVII век стал и временем своеобразного культурного надлома, когда устоявшиеся московское мировоззрение и образ жизни столкнулись с чуждой «немецкой» культурой и первыми попытками реформ, разрушавших прежний быт. Новации и вызванные ими конфликты производили определенный «сдвиг в нравственном пространстве» московского человека. Его результатом для одних было приветствие начавшихся перемен, для других — уход в глухую оппозицию, в раскол, в бегство, в том числе и в кабак, становившийся чем-то сродни «бессмысленному и беспощадному» русскому бунту{114}.
В то время иноземцы отмечали специфические особенности русской питейной традиции, отчетливо проявившиеся уже в конце XVI века. Англичанин Флетчер удивился тому, что родные «не смеют вызывать» из кабака пьяницу, пока он не пропьется окончательно. Созерцание городской «голи кабацкой» и разгула в кругу знати и крупного купечества послужило иностранным дипломатам и купцам основой для суждений о якобы небывалом повседневном пьянстве русских, вплоть до уверений, что этому пороку подвержены в России все мальчики и девочки{115}.
Однако наиболее внимательные иностранцы, указывавшие на российское пьянство, все же отмечали, что этот порок характерен скорее для «именитых мужей», имевших деньги и время для подобных удовольствий. «А простой народ, слуги и рабы по большей части работают, говоря, что праздничать и воздерживаться от работы дело господское», — писал уже цитировавшийся выше Герберштейн. Вслед за ним и дипломаты XVII века Н. Варкоч и Я. Рейтенфельс отмечали воздержанность к вину русских крестьян, которые, «будучи обречены на тяжкую работу и прикреплены к земле, безнаказанно оскверняют праздничные дни, благодаря снисхождению законов, работою на себя, дабы не пропасть, так как в течение всей недели они обязаны в поте лица трудиться на своих господ»{116}.
«Домострой» также решительно осуждал многое пьянство, от которого «дом пуст, имению тщета, и от Бога не помилован будешь, и от людей бесчестен и посмеян, и укорен, и от родителей проклят». Бесхитростный народный взгляд на причину винного запойства отражают апокрифические повести; согласно одной из них, сатана научил жену библейского Ноя, «как водку делать», от нее узнал тайну ковчега и сумел таким образом спастись во время всемирного потопа{117}.
Однако власть систематически приучала к кабаку — и не только простонародье. В XVII столетии для дворян-помещиков сложился особый ритуал питья на «государевы ангелы», т. е. на царские именины. Тогда местный воевода по особым спискам выдавал служилым людям винные порции, которые после молебна надлежало «честно» (с громким пожеланием здоровья и многолетия царю) выпить{118}. «Непитие здоровья» в такой ситуации граничило с политическим преступлением, а позднее, в просвещенном XVIII в., и стало таковым. Но и воеводе не дай Бог забыть о празднике или выдать некачественное вино «наполы с водою» это означало урон чести не только пьющего, но и самого царя, со всеми вытекавшими отсюда весьма неприятными для должностного лица последствиями.
Отдельным подданным или целым группам (например, богатейшим купцам-гостям или ямщикам) предоставляли привилегию на винокурение. Один из указов 1681 г. уже отмечал, как повседневную практику, что вино подносили «приказным людям» — служащим государственных учреждений в почесть. Обязательным становилось и угощение мастеровых «за работы».
Использовалась водка как награда при сборе ясака натуральной дани мехами, которую платили Москве коренные народы Сибири. Осенью, к моменту расчета, сибирские воеводы требовали с местных кабаков вина «для иноземных ясачных расходов» и стимулировали туземцев даровой чаркой. Обычная практика спаивания ясачных людей раскрывается в доносе на воеводу города Мангазеи А. Палицына; «Приедут самоеды с ясаком, воевода и жена его посылают к ним с заповедными товарами, с вином, и они пропиваются донага, пропивают ясак, собак и бобров». Подобные же методы применялись на русском Севере для «призвания» аборигенов в православие{119}.