Выбрать главу

Кабаки ставили рядом с монастырями, больницами, кладбищами, на перекрестках дорог. Только в Москве их число увеличилось с 218 в 1862 г. до 919 в 1863 г. Всего же по России количество питейных заведений всех уровней достигло в 1863 г. 265 369 по сравнению с 78 000 в дореформенное время{226}.

Таким запомнил типичный «питейный дом» пореформенной поры «с продажей питей распивочно и на вынос» секретарь комиссии Археологического общества по изучению старой Москвы Иван Степанович Беляев:

«Грязная, почти без мебели комната, вся в дыму от курения, с драгоценным, прилавком на видном месте, за которым пребывал для пьяниц самый приятнейший человек — целовальник, юркий ярославец или свой брат москвич. Наконец, на прилавке стоял деревянный бочонок с водкою, наливавшейся через кран, единственный, кажется, предмет в мире, от которого не отрывал глаз посетитель, как бы он пьян ни был. Для закуски на тарелках лежала кислая капуста, огурцы, кусочки черного хлеба.

Кабачные посетители входили, выходили, знакомились, спорили и сплошь и рядом дрались, В последнем случае у целовальников были всегда наготове постоянные пропойцы, дежурившие и день, и ночь в кабаке, которые тотчас же «помогали» подравшимся оставлять заведение, а за свое усердие получали одобрение и — не всегда — «стакан жизни». Если посетитель был человек надежный, целовальник с охотой отпускал питье в кредит, но делал то с большою осмотрительностию, видел своих посетителей насквозь, знал, кому можно поверить и кому нет. Для последних во многих кабаках висела надпись: «Сегодня на деньги, а завтра в долг».

Вот отец большого семейства, едва держась на ногах, отпихивает жену, старавшуюся вытащить его из притона, а он, собрав около себя публику, в клубах табачного дыма, горланит во всю ивановскую какую-то песню, поощряемый вниманием приятных собеседников, А бедная женщина умоляющим взором ищет сочувствия, говорит о своих детях, но ее мало слушают. Вот заботливая нянька посадила ребенка на прилавок, а сама увлеклась беседою с молодым разносчиком. Ребенок тянется к ней. Вот пьющий запоем диакон в одной длинной белой рубашке прибежал и не отдавая денег просит водки. Целовальник медлит, Прибегают родные и уводят несчастного домой. Вот потерявшего почву под ногами бедняка-учителя на руках выносят из кабака, кладут на санки, а подросток-сын, горя стыдом, везет горькую ношу домой. Взыскующие берут водку с собою из питейного в мелких посудах (называвшихся «шкаликами» и «косушками»). С пьяными целовальник не церемонится: дает водку, разбавленную водой, и все сходит, все выпивается»{227}.

От искушения питейной торговлей не убереглось даже управление личного хозяйства царя — Кабинет его императорского величества. В селах Алтайского горного округа кабаки настолько бесцеремонно насаждались, вопреки требованию существовавшего законодательства о получении согласия сельских обществ, что даже местные власти вынуждены были отреагировать. В 1883 г. Томское губернское по крестьянским делам присутствие заявило по этому поводу протест и указало кабинетским чиновникам, что «такое извлечение дохода не соответствует высокому достоинству» представляемого ими учреждения{228}.

Стремительная либерализация питейного дела в России имела целый ряд весьма важных последствий. Во-первых, она совпала с эпохой промышленного переворота, который не обошел стороной и винокуренное производство. За 15 лет с начала реформы количество заводов сократилось почти в два раза: допотопные винокурни с дедовским оборудованием уступали место крупным предприятиям, способным насытить рынок и производить более качественный спирт. В 1894 г. в России было 2 097 винокуренных, 1 080 пивоваренных, 331 ректификационных заводов, 3 960 оптовых складов и, наконец, 129 961 заведений для «раздробительной торговли спиртными напитками»{229}.

Именно с этого времени появляются массовые сорта отечественных водок, которые приобретают привычную для современного потребителя крепость в 40–57°. Их изготавливали отечественные фирмы, специализировавшиеся на выделке водки: «Вдова М. А. Попова» (1863 г.), «Петр Смирнов» (1886 г.), «И. А. Смирнов» — брат и конкурент последнего, «А. Ф. Штриттер», «Бекман», «А. В. Долгов и К°» и другие под разнообразными названиями: «Крымская», «Русское добро», «Королевская», «Пшеничная», «Полынная», «Анисовая», «Двойная горькая» и т. п.

Водочная продукция отличалась по своей рецептуре, технологии, имела «фирменные» бутылки и предназначалась для более цивилизованной магазинной торговли. Заводчики проявляли выдумку в оформлении тары: в магазинах Петербурга можно было купить бутылки в форме Эйфелевой башни, фигур медведя, русского мужика, негра; бюстов А. С. Пушкина, И. С. Тургенева; колонки с приделанным к ней термометром, вареного рака и пр.

С того же времени в России впервые разворачивается собственное виноделие. Известный железнодорожный магнат и промышленник П. И. Губонин выпускал в Гурзуфе лучшее в России церковное вино кагор. В соседней Алуште фирма чаеторговцев «Токмаков и Молотков» изготавливала крымскую мадеру, портвейны, мускаты. В столице открылись фирменные магазины «Алушта» и «Ореанда», где продавались вина из крымских имений великого князя Константина Николаевича брата Александра II. Но все же основная виноторговля сосредотачивалась в руках иностранных фирм: Депре, Ангель, Фейк, Денкер, Шитт, Рауль, Фохт, Шеффер и Фосс и пр. Некоторые из них гордились званием поставщика двора, как Ф. Депре или К. О. Шитт.

В наибольшем ходу были мадера, портвейн, сотерн, токай, марсала и разного сорта красные вина, стоимость которых уже стала вполне доступной от 40 коп. до 1 руб. 50 коп. за бутылку. Торговый дом «Братья Елисеевы» одним из первых наладил оптовую торговлю в России иностранными винами, розлив и выдержка которых осуществлялись в подвалах фирмы на Васильевском острове в Петербурге. Один за другим открывались и пивоваренные заводы, среди них фирма Гамбриниуса (1861 г.), общества «Бавария» (1863 г.), завод «Новая Бавария» (1871 г.). В конце XIX в. в Петербурге наибольшей популярностью пользовались сорта «Бавария» и «Вальдшлесхен». Цена разных сортов пива колебалась от 6 до 25 коп. за бутылку.

Пиво и мед (бутылочный напиток из меда с водой, хмелем и пряностями) можно было выпить и в портерных. Портерные (пивные) лавки, появившиеся в середине 1840-х гг. и первоначально предназначавшиеся для иностранцев, позже стали непременной принадлежностью окраин. В тогдашних пивных Петербурга можно было не только выпить, но и почитать прессу.

Портерная занимает обыкновенно одну или две комнаты. В первой комнате стойка буфетчика и столики со стульями; во второй — только столики и стулья. За буфетом — полки с папиросами, подносами и кружками. Столики либо просто деревянные, либо железные с мраморными досками. По стенам развешаны плохенькие картины и олеографии, премии от журналов «Нива», «Живописное обозрение», «Нева» и пр. На окнах — тюлевые занавески и иногда цветы. На одной из стенок приделана стойка для журналов и газет, которые по большей части прикрепляются к палкам. В числе газет и журналов больше всего встречаются: «Новое время», «Петербургская газета», «Петербургский листок», «Полицейские ведомости», «Нива», «Живописное обозрение», «Стрекоза», «Осколки», «Шут». Пиво подается или бутылками, или кружками, по желанию. В виде закуски можно получить: черные сухарики и небольшие кусочки сыра бесплатно, а за особую плату — вареных раков, яйца, колбасу, яблоки и апельсины. Кружка пива стоит от трех до пяти копеек, бутылка — от семи до десяти копеек, глядя по портерной, так как есть портерные очень простые и есть отделанные с роскошью, хотя и аляповатой: с расписными стенами и потолками, с резными буфетами, с позолотой и пр.»{230}