Но и в обычные, не праздничные дни к услугам студентов были дешевые пивные на Тверском бульваре, где можно спустить последние деньги и за кружкой провозглашать:
Не случайно бедные российские студенты (доходы половины из них в начале XX века не превышали 30–35 руб. в месяц) тратили около 10 % своего бюджета на пиво и водку{345}.
В XIX столетии появлялись не только революционные организации. И в столицах, и в провинции возникали общества нетрезвости («Кавалеры пробки», «Общество немытых кобелей», полтавское «Общество мочемордия» или «всепьянейшая артель» в гвардейском Измайловском полку). Их члены обязывались ежедневно употреблять горячительные напитки, присваивали себе шутовские звания и своеобразную иерархию наград за способность неограниченно поглощать водку: «сиволдай в петлицу, бокал на шею и большой штоф через плечо»{346}.
В погоне за покупателем. За основную массу городских потребителей шла ожесточенная борьба конкурирующих фирм, не стеснявшихся в выборе средств.
Молодой сотрудник популярного журнала «Осколки» Антон Чехов выразительно описал в 1885 г. подробности борьбы «архикабатчиков и обер-водочников» в современной ему прессе: «Водочник Шустов предал анафеме все существующие водки и изобрел на страх врагам свою «аглицкую горькую», Зимин ест Смирнова, Смирнов — Зимина. А какая-то Авдотья Зимина, чтобы истребить Петра Смирнова, выпустила водку № 21, совершеннейшую подделку под смирновский № 21. Бутылка и ярлык совсем смирновские, а чтобы иллюзия была полнее, на ярлыке написано: «Петра Смирнова» (московского трактирщика, знакомством коего заручилась Зимина), а несколько выше самым мелким петитом: «по заказу». Чтобы показать, что Зимина знает по-французски, на углах ярлыка написано: «Eudoxie Zimina», отчего водка, говорят, получает особый специфический вкус. Братья Поповы наняли какого-то магистра химии, который в столовом вине «известного в Москве завода (понимай: врага Смирнова) и вине за № 20 другого завода (Кошелева?), старающегося ввести себя в известность своими рекламами», нашел мутность. Заводчик Кошелев распинается за свой ректификационный спирт и т. д. Все наперерыв печатают в газетах громаднейшие объявления и «сторонние сообщения», в которых обливают друг друга помоями»{347}.
Но наиболее опасной для покупателя была не столько хвастливая реклама, сколько изготовление дешевых аналогов и даже прямая фальсификация престижных иностранных вин. Образцами подобного виноделия были «полушампанское» — шипучее яблочное вино купца Н. П. Ланина (по совместительству издателя либеральной московской газеты «Русский курьер») или «Ром № 2», изготовленный на паровом водочном заводе Ф. А. Некрасова — брата известного поэта.
Другие делались на десятках предприятий в Ярославской и Тверской губерниях из низкосортного кавказского «чихиря» (недобродившее виноградное вино), спирта и различных добавок: сахара, патоки, соков, красителей и прочих, иногда далеко не безвредных, ингредиентов.
В путевых очерках «Волга и волгари» А. П. Субботин, рассказывая о городе Кашине, подробно описал процесс производства «иностранных» вин, тем самым подтвердив достоверность сатирических строк: «Кто не слыхал анекдота о том, что когда один проезжающий чрез Кашин, заехав к знакомому купцу и не застав дома, спросил о нем у его сына, то получил в ответ: «тятька в погребе хереса размадеривает». В Кашине производились высокие сорта вин: в 1 р., в 1,5 и даже в 2 р. бутылка. Для них материалом служил разбавленный чихирь, то есть плохо выбродившее жидкое кизлярское вино, подвоз которого был удобен из Астрахани водою. К чихирю местные доморощенные Либихи и Менделеевы подбавляли разные специи, и в результате получались разнообразные вина лучших иностранных марок. Приготовляли не только подмадеренный херес, но разлиссабонивали портвейны, фабриковали го-сотерны и го-марго (что подало повод к известной остроте: дай мне очищенно-«го»), дримадеры, бордо тревье (то самое, которое у Гоголя называлось просто бурдашкой) и т. д. Изготовлялась даже настоящая неподдельная ост-индская мадера, подобной которой нет и не было и на самом острове Мадере; раньше, как подмечено еще у Гоголя, она называлась в общежитии «губернскою», ибо шла в большие города и была особенно ценима за то, что обжигала полость рта»{348}.
Технологию виноделов Кашина язвительно описал М. Е. Салтыков-Щедрин: «Процесс выделки изумительно простой, В основание каждого сорта вина берется подлинная бочка из-под подлинного вина. В эту подлинную бочку наливаются, в определенной пропорции, астраханский чихирь и вода… Когда разбавленый чихирь провоняет от бочки надлежащим запахом, тогда приступают к сдабриванию его. На бочку вливается ведро спирта, и затем, смотря по свойству выделываемого вина: на мадеру — столько-то патоки, на малагу — дегтя, на рейнвейн — сахарного свинца и т. д. Эту смесь мешают до тех пор, пока она не сделается однородною, и потом закупоривают… Когда вино поспело, его разливают в бутылки, на. которые наклеивают ярлыки и прежде всего поят им членов врачебной управы. И когда последние засвидетельствуют, что лучше ничего не пивали, тогда вся заготовка отправляется на нижегородскую ярмарку и оттуда нарасхват разбирается для всей России»{349}.
В XIX веке существовали многочисленные пособия по выделке фальшивых вин. Например, один из рецептов приготовления искусственного рома советовал: «Берут хорошо очищенный спирт 60–70 %, смешивают по усмотрению с известным количеством настоящего ямайского рома, подкрашивают вытяжкою из дубовой коры и оставляют стоять по крайней мере на 1 год. Это полезно и даже необходимо не только для отстоя и осветления, но и для того, что даже простая водка, как показывают опыты, стоявшая продолжительно, в деревянной дубовой посуде, приобретает запах настоящего рома, без сомнения вследствие химического изменения сивушного масла в масляный эфир». Другие технологии были еще проще и экономичнее, предусматривая многоразовое использование сырья: «Чернослив, винные ягоды и сахарный стручок, несколько фунтов на ведро по усмотрению, наливают очищенной водкой или не очень крепким спиртом, настаивают, сцеживают, дают отстояться, слива-осадка, и ром готов к употреблению. На остаток, с некоторым прибавлением ягод и стручков, опять можно налить водки и получить ром»{350}.
Таким образом, в стране появились дешевые, по сравнению с настоящими, кашинские и ярославские фальсификаты импортных вин по 40–70 копеек за бутылку, что было вполне доступно для небогатых мещан с претензиями из пьес А. Н. Островского: «Опять вино хотел было дорогое покупать в рубль и больше, да купец честный человек попался: берите, говорит, кругом по шести гривен за бутылку, а ерлыки наклеим, какие прикажете! Уж и вино отпустил! Можно сказать, что на чести. Попробовала я рюмочку, так и гвоздикой то пахнет, и розаном пахнет, и еще чем-то. Как ему быть дешевым, когда в него столько дорогих духов кладется!»{351}
Эти вина превосходили свои оригиналы преимущественно «убойной силой» и весьма своеобразным букетом, который, однако, вполне устраивал российских обывателей, привыкших пить по принципу «было б мокро да в горле першило».
писал еще в начале XIX века баснописец А. Е. Измайлов{352}. Воздействие низкопробных суррогатов (вероятно, не уступавших современным дешевым крепленым винам или импортируемым подделкам) на человеческий организм никак не учитывалось, и такое производство, похоже, никем не преследовалось, несмотря на принятый еще в 1825 г. закон о запрещении «подделок иностранного вина и составлении искусственных вин».