Возможно, эти меры и принесли какой-то результат, но сколько-нибудь принципиально повлиять на решение проблемы были не в состоянии. Ведь одновременно пропагандистам «советского образа жизни» приходилось доказывать, что всякие радикальные попытки резко ограничить спиртное или ввести «сухой закон» принципиально ошибочны, т. е. неразумное население в принципе не поддается отрезвлению: «Сухие законы не раз вводились в ряде стран, но не давали и не дают положительных результатов. Алкоголики, спекулянты и любители легкой наживы начинают гнать самогон. Опыт введения «сухих законов» в ряде стран показывает, что этим поставленной цели не достичь. Население прибегает к подпольному изготовлению самогона, который более вреден, чем водка. Кроме того, запрет приводит к появлению большой группы людей, совершающих преступления против закона». Отсюда, следуя странной логике, делался вывод: «В нашей стране нет корней для массового распространения алкоголизма, поэтому не нужны и подобные законы»{573}.
По опубликованным в хрущевское время цифрам (насколько им можно доверять — неизвестно), послевоенный Советский Союз «пил» умеренно: среднегодовое потребление различных спиртных напитков в 1948–1950 гг. (в литрах абсолютного алкоголя на душу населения) составляло всего 1,85 л{574}. Однако впервые обнародованные в справочнике «Народное хозяйство СССР в 1958 г.» данные о производстве спирта показывали уверенный рост этой отрасли: 163 млн. декалитров в.1958 г. против 73 млн. в 1956 г.; так же росла и продажа алкогольных напитков. Этот же справочник показал, что и производство вин в СССР увеличилось почти в три раза по сравнению с 1940 г.{575}
В самом конце хрущевской «оттепели» в этом же статистическом ежегоднике появились и сведения о производстве водки. Из них следовало, что в 1952 г. страна выпускала 81,1 млн. декалитров этого стратегического продукта, а в 1958 г. его производство достигло 145,4 млн. декалитров. В следующем году последовал спад, очевидно, связанный с ограничениями, о которых говорилось выше: в 1959 в продажу пошло только 137,3 млн. декалитров. Но затем отставание было успешно преодолено, и отрасль вновь стала наращивать обороты: в 1961 г. было выпущено 145,7 млн. декалитров; в 1962 г. уже 162 млн. декалитров{576}.
Очень возможно, что именно этот ударный рост в «эпоху развернутого строительства коммунизма» — согласно принятой в 1961 г. новой программы КПСС — был сочтен неудобным для публичного ознакомления. И конкретные данные о потреблении самого популярного российского напитка исчезли сначала со страниц предназначенных для широкого читателя изданий{577}, а с 1964 г. — из статистических сборников Народное хозяйство СССР. Отныне там помещались только данные о производстве вина, которое советскими гражданами потреблялось так же охотно — тем более что государство само этому способствовало.
Согласно статистическому ежегоднику за 1964 г., советские граждане получили тогда 127 млн. декалитров виноградного вина, по сравнению с 77,7 млн. в 1960{578}. По объявленным лишь в 1986 г. данным, рост производства спиртного в СССР выглядел таким образом{579}:
К сожалению, данные приведены только в десятилетнем интервале, и мы не можем точно сказать, на какой цифре остановился уверенный производственный рост винно-водочной продукции к концу хрущевской «оттепели».
К тому же даже относительно небольшое повышение цен и сокращение продажи спиртного вызвало проблемы у торговых организаций, руководствовавшихся жесткой директивой «Выполняйте план товарооборота!». В докладе Центрального статистического управления СССР в Совет Министров СССР об уровне и движении цен в 1959 г. и недостатках в ценообразовании 28 марта 1960 г. констатировалось: «В 1958 г. государственные розничные цены на виноградные и плодоягодные вина повысились в целом по СССР по сравнению с 1957 г. на 19 % и по сравнению с 1956 г. — на 22 %. Повышение цен на вина оказало неблагоприятное влияние на ход реализации вина. Объем реализации вина в 1958 г. по сравнению с 1957 г. сократился на 17 % и был ниже, чем в 1956 г. При этом поставка вина в розничную торговую сеть в 1958 г. была выше, чем в 1955–1957 гг. Значительная часть товарных ресурсов вина не была продана населению и отложилась на товарных запасах. Вследствие этого товарные запасы в розничной торговой сети в течение 1958 г. возросли в 2,2 раза».
В заключение следовал бодрый вывод: «Проведенное с 1 июля 1959 г. снижение розничных цен на виноградные и плодоягодные вина и отмена сельской наценки на виноградные вина привели к значительному росту реализации вина и резкому сокращению товарных запасов»{580}.
Таким образом, отсутствие обещанного товарного изобилия на советских прилавках делало абсолютно необходимым присутствие там же максимально доступного винно-водочного ассортимента, вопреки всем благонамеренным попыткам ограничения пьянства. Падение спроса заставило уже через год снизить цены на виноградные и плодово-ягодные вина на 20 %, что, по мнению изобретательных пропагандистов, непременно должно было способствовать уменьшению употребления наиболее крепких спиртных напитков. Благодарное население тут же увеличило закупки винно-водочной продукции на 70 %{581}.
В результате от всех этих попыток уцелело лишь изобильное словоблудие в бесчисленных брошюрах и более серьезных псевдонаучных сочинениях о строительстве и почти что наступлении «коммунистического» быта. В те времена воскресли давно забытые планы переустройства быта на коммунистических началах. В 1960 г. академик С. Г. Струмилин на страницах «Нового мира» вновь выдвинул идею создания «коммун-дворцов», где будут ликвидированы противоречия между личными и общественными интересами и исчезнет почва для бытовых драм и преступлений{582}.
Благостную картину портили только отдельные родимые пятна: «В городах есть еще молодые люди, которые нигде не работают и не учатся, среди части молодежи еще бытуют явления мелкобуржуазной распущенности, стремление к бездумному времяпрепровождению, обывательские представления о смысле жизни и подражание дурным вкусам, принесенным из буржуазных стран. Именно такие молодые люди чаще других становятся на путь пьянства и хулиганства, ведут праздный, разгульный образ жизни, увлекаются дурными танцами, распутничают и сквернословят»{583}.
К сожалению идеологов, имела место и «несознательность» в рядах основных строителей нового мира — рабочего класса. Таких ренегатов осуждали в типичном для эпохи стиле: «Термист ремонтно-механического цеха одного из заводов Николай Г., получив зарплату, сильно напился. На следующий день он совершил прогул. Вследствие того в цехе создалась угроза срыва плана: напарники Г, одни выполнить дневное задание не могли. Администрации цеха пришлось заменить Г, другим рабочим, что, в свою очередь, создало серьезные трудности в том участке цеха, который обслуживал этот рабочий, Для ликвидации всех затруднений, вызванных прогулом Г., пришлось ставить на сверхурочные работы трех рабочих. Только таким путем удалось предотвратить перебои в работе цеха».