В этот момент я принял решение. Быстрое такое решение. Вот за это царь и любит меня, ведь в его окружении пруд пруди нерешительных. Высокородное старичье вечно колеблется, не в силах выработать твердое мнение ни по какому вопросу. Прямо как сам государь. Надо думать, это у них в крови. В комплекте с многочисленными болячками. Вырождение, знаете ли. Из-за близкородственных браков.
А решение мое было таково. Вот пойду сейчас на скотный двор, навещу драконов. Попробую, не получится ли их постичь. Им присущ разум, странный и темный. Или не разум. Во всяком случае, не такой, каким мы, люди, его понимаем; скорее, это нечто наподобие хитрости. Если бы мы могли поставить эту хитрость себе на службу, примерно так, как обеспечили себе их верность, — многие столетия плена, знаете ли, да еще длинный поводок время от времени. Почти та же история, что и с казаками. Если мне повезет и я разрешу эту вековую загадку, царь, чего доброго, наконец удостоит меня графского титула. Его выродившейся аристократии не повредит свежая кровь. Вот тогда он начнет к моим советам прислушиваться. А я смогу навещать свою молодую жену Ниночку, когда пожелаю и ни о чем не тревожась.
Я шагал по дворцовому коридору и улыбался. Принятие решения всегда улучшало мне настроение. Я глубоко дышал, кровь в жилах ускоряла свой бег. Казалось, мне вновь было всего пятьдесят.
Вот тут я и заметил безумного монаха. Он шел мне навстречу по коридору, неся на руках юного престолонаследника. Он единственный, кто отваживается брать мальчика на руки, не закутав предварительно в мягкие овчинные одеяла. Кожа у этого ребенка — точно хрупкий старый фарфор, любое прикосновение может ее повредить.
— Батюшка Григорий, — сказал я, приветственным жестом поднося руку ко лбу.
Пусть он по рождению мужик мужиком и мозги у него, как многим кажется, набекрень, я-то не настолько спятил, чтобы не оказать ему почета, которого он к себе требует. Юный царевич во всем его слушается. И не только царевич, но и его матушка Александра. Абсолютно во всем — ну, вы понимаете, что я имею в виду. Слухи разные ходят.
Он глянул на меня, равнодушно произнеся мое имя. Монах никогда не упоминает моего титула. Однако потом он улыбнулся. Этой своей мягкой, чувственной улыбкой, от которой женщины, говорят, теряют рассудок. По мне, улыбка выглядела вполне змеиной.
— Представьте меня своей супруге.
И в этот миг я понял: случилось страшное. То, чего я подспудно страшился. Моя Ниночка подпала под его чары. Значит, придется убить его. В одиночку или с чьей-нибудь помощью. И ради Ниночки, и ради себя самого.
Но каким образом это сделать?..
Внутреннее чувство подсказывало мне: ответ ждал внизу. В драконюшнях.
И я зашагал вниз.
Запах драконов всегда ощущается гораздо раньше, чем вы их увидите. Мускус бьет в ноздри, пока во рту не появляется привкус старых ботинок. Впрочем, в нем ощущается и нечто гораздо большее. Это запах могущества, и со временем я мог бы привыкнуть к нему.
Дверь громко заскрипела, когда я ее открыл. Драконы откликнулись таким же скрипучим воем, решив, что сейчас их будут кормить.
Драконы всегда голодны. Это из-за жаркого дыхания, которое нуждается в топливе. По крайней мере, так мне объясняли.
Я зачерпнул из ведерка пригоршню коровьих мозгов и закинул в ближайший денник.
Там тотчас же зашуршали громадные перепончатые крылья. В каждом деннике помещаются три или четыре дракона, потому что при совместном содержании они ведут себя тише. Я вытер руки о полотенце, нарочно для этого висевшее на деревянном гвозде. Прежде чем возвращаться к себе, надо будет помыться. А то нынешней ночью Ниночка нипочем не позволит мне к себе прикоснуться.
Государевы драконы были стройней и изящней и в целом больше похожи на змей, нежели драконы великого хана, от которых государевы некогда произошли. Они были черными, точно угри. Длинные морды, обрамленные грубыми волосьями, выглядели так, словно твари собирались вот-вот заговорить на каком-нибудь нубийском языке. Казалось, из пастей должны были вырваться не пламя и дым, но арабская речь.
Я уставился прямо в зрачки самому крупному. Нельзя опускать перед ними глаза, нельзя отводить взгляд, тем самым показывая страх. Ваш страх приводит их в возбуждение, потому что вы начинаете вести себя как добыча. Глаза дракона были темны, словно Крым зимой, мне начало казаться, будто я плавал в этих глазах. А потом стал тонуть. Я уходил все глубже и глубже и не мог перевести дух. И вот тут-то мне навстречу ринулось будущее. Сплошной огонь. Здания, охваченные пламенем. Россия горела. Санкт-Петербург и Москва обращались в пепел и золу. Золотые листы на башенках Аничкова дворца и Успенского собора скручивались от жара.