— Его здесь нет.
— Но он вернется. Когда вылупятся драконы.
Борух даже остановился.
— Так ты и ему яйца показывал?
— Конечно показывал, — ответил Бронштейн.
— Если они вылупятся, Лева. Понимаешь ты, что это значит?
— Не глупи. Конечно, я понимаю, что это значит. Но они непременно вылупятся. И я их обучу.
Весь этот разговор происходил шепотом. Привычка говорить очень-очень тихо давно стала у местных евреев второй натурой. Правда, наши герои шептались так, что с равным успехом могли бы и кричать.
— Да много ли ты смыслишь в обучении драконов?
— А царь — много смыслит?
— Как же ты опрометчив, друг мой, — сказал Борух. Он выглядел трезвым как стеклышко, казалось, он не употребил ни единой капельки алкоголя. — Сам царь никогда драконов не обучал. За него поработали его денежки. Где ты, Лева Бронштейн, такие деньги найдешь?
Бронштейн тронул пальцем нос и рассмеялся. Правда, в его смехе не было ни капли веселья.
— Там, где евреи всегда их находят, — сказал он. — В чужих карманах.
Отвернувшись, он посмотрел на утреннее солнце. Скоро наступит полдень. Правда, зимой здесь, на севере России, особой разницы между днем и ночью не ощущалось. Сплошные серые сумерки.
— Он вернется, когда я напущу своих драконов на царские войска, чтобы они их уничтожили.
— Если он вернется, — выкрикнул Борух и швырнул фляжку на землю, — то, скорее всего, во главе германских колонн!
— Но он же тридцать лет сражался за революцию!
— Верно, но он сражался не здесь. На сегодняшний день Ульянов меньше знает об этой стране, чем немка царица!
— Все равно он не немец, а россиянин. И притом еврей на целую четверть! — обиженно возразил Бронштейн. — Кстати, почему ты не зовешь его тем именем, которое он сам себе выбрал?
— Так или иначе, — сказал Борух, — спасая эту страну, Ленин сожжет ее дотла. Просто чтобы доказать, что его прочтение Маркса верней моего!
Бронштейн замахнулся, словно желая дать ему затрещину. Борух не дрогнул, чем впоследствии и гордился. Но Бронштейн, так и не нанеся удара, быстрым шагом направился вниз по склону. Он не обернулся посмотреть, следовал ли за ним Борух. Как если бы его друга там и вообще не было.
— Войска уничтожать незачем, — уже ему в спину крикнул Борух. — Они и так со временем на нашу сторону перейдут!
Нагнувшись, он подобрал фляжку. Встряхнул и улыбнулся, услышав кое-какой плеск изнутри.
— Со временем, — повторил он уже тише.
Но Бронштейн успел уйти далеко и не услышал его.
Борух смотрел ему вслед, гадая, увидятся ли они еще. А впрочем, какая разница? Возвращаться в штетеле он не собирался. Прятаться в подземной норе, прихлебывая дешевое пойло, — нет уж, хватит.
— Если начнется эта драконья заваруха, — пробормотал он, — то, пожалуйста, без меня.
Надо будет начать срочные переговоры по продаже принадлежавших ему компаний. И скорее вывозить семью в Европу, может, даже в Берлин. Небось, там будет спокойней, когда драконий дым начнет затягивать здесь все горизонты, а царь с семейством окажется в не меньшей опасности, чем евреи.
Я бежал по лестнице, прыгая через ступеньку. Завернув за угол на этаже, где располагались мои комнаты, я сказал себе: с кем бы ни была сейчас Ниночка, это не имеет значения. Всех выгоню вон! А ее саму отошлю в ее покои. Я редко употреблял власть, но, если уж это происходило, она безошибочно чувствовала: лучше послушаться. Наверное, в моем голосе появлялись какие-то особые нотки. Итак, я засажу ее под замок, после чего незамедлительно созову к себе всех, кто, как мне было известно, уже был настроен против монаха. Шагая через зал, я загибал пальцы. Первым номером у меня числился, конечно же, архиепископ. Распутин слишком часто призывал крестьян игнорировать священнослужителей и отыскивать Бога лишь в собственных сердцах. Далее шел верховный командующий, потому что монах все время высказывался против войны, да еще и весьма страстно. Надо отдать должное царю Николаю: в этом плане он держал свои позиции твердо. Когда Распутин высказал желание благословить войска на фронте, царь взревел: «Посмей только ступить на эту святую землю, и я велю тебя тотчас повесить!» Подобной решимости и настоящего величия он не проявлял больше ни разу. Ни до того случая, ни, увы, после.
«Быть может, — думалось мне, — следует позвать князя Юсупова и великого князя Павловича: у этих двоих свои причины ненавидеть Распутина. Так, есть еще один-два человека… — И тут неожиданная мысль посетила меня: — Слишком обширный заговор неизбежно провалится. Нам не нужна сеть, нам требуется молот. Как говорят старые бабушки, „тяжкий млат, дробя стекло, кует булат“».