— А стряпает у нас Марковна знатно! Гляди, гляди, какая уха-то жирная! Прямо золотая!
Данилка и глядел, предвкушая радость чревоугодия.
Ему так редко доводилось есть вкусно, что ничего удивительного не было — миска с ухой ему белый свет застила.
— Вот и разлил. Теперь же — пей, не напивайся, люби, да не влюбляйся, играй, да не отыгрывайся!
Произнеся эти веселые слова, Гвоздь опрокинул чарку и насладился тем, как прошел от горла до живота знакомый приятный жар.
То же сделал и Данилка.
Вторая в его жизни чарка крепкой анисовой водки прокатилась вниз не в пример лучше первой.
— Давай, заедай ухой-то, хлебом закусывай! — велел Гвоздь. — А я все беды твои, брат Ивашка, руками разведу. Коли уж мы сошлись, да коли тебя Илейка выручил, стало быть — так на роду написано! А коли в сон потянет — вздремни, можно! Слышал — наш благодетель велел тебя до Кремля на санках довезти. Полюбился ты ему, брат Ивашка!
Уха и впрямь оказалась знатная.
— Да и ты ешь, Иван Киндеевич! — опомнившись после десятой ложки, сказал Данилка.
— А я понемногу. Я-то, видишь, не в теле, а съесть могу — Илейка столько не осилит! Вот и не хочу тебя объедать.
Илейка, услышав сквозь сон свое имя, что-то пробурчал.
— Спи, спи! — велел ему Гвоздь. — А вот мы сулейку-то припрячем. Проснется Илья Карпович, а в горлышке-то сухонько, а головка-то как не родная! И тут мы его поправим…
Он пошел прятать сулею в известное место — на высоком подоконнике, за крашенинной занавеской.
Данилка с любопытством наблюдал эту хитрость.
Гвоздь одной рукой отвел занавеску, а другой стал прилаживать сулею подальше, в совсем уж неприметном уголку. И тут Данилка увидел на подоконнике нечто знакомое…
Оно возникло как бы невзначай — вот только что было пусто, и вдруг Гвоздева рука мелькнула, поставила, да и другим делом занялась, занавеску прилаживать стала. Но глазастый Данилка успел заметить граненую, темного стекла, высокую и узкую скляницу.
Как раз такую, из какой целовальник хотел его напоить чем-то опасным!..
Судя по тому, что Гвоздь, принеся спрятанную сулейку, никуда более из-за стола не вставал, эта скляница все время была при нем. Но для чего же?..
И ежели в ней ничего зловредного нет, какого черта Гвоздь прячет ее от Данилки? Ведь сейчас в подклете только они двое да еще спящий Илейка!..
И сделалось Данилке тревожно. Очень тревожно.
Не привык он к человеческому добру, ну так и незачем, видно, было привыкать! Ласка — она вещь опасная. Вот так-то обласкал его Гвоздь, а зачем? Что значили слова — «нужный человек»? Кто тот благодетель, которому с такой радостью было доложено, что сведено знакомство с государевым конюхом?
Данилка, невзирая на чарку водки, в которую леший знает что подмешали, словно проснулся!
Он вскочил из-за стола. Ноги вроде слушались. Схватив тулуп и позабыв шапку, он бросился к двери и, не успел Гвоздь обернуться, метнулся на двор. Тропка вела прямиком к калитке, у которой как раз не случилось сторожа.
— Куда ты, Ивашка? Живот, что ли, схватило?
Дверь распахнулась, на пороге стоял недоумевающий Гвоздь.
— Так у нас нужный чулан-то за углом!
Данилка, на ходу прилаживая тулуп под мышкой, добежал до калитки и стал дергать засов. Тут Гвоздь понял, что дорогой гость и нужный человек Ивашка Анофриев почему-то решил дать дёру.
Глотка у Гвоздя была здоровая. И в том, что он проорал, ласки не было ни на грош.
— Матюшка! Лукашка! Имайте вора!
Но не Матюшка и не Лукашка, а огромный серый с черным хребтом пес подбежал первым и кинулся на Данилку, когда парень уже почти управился с засовом. Данилка хлестнул его тулупом раз и другой, пес, не поняв, что за оружие такое, но, озлобясь, вцепился в рукав. А тут и калитка подалась. Данилка вывалился в переулок и вытащил за собой повисшего на тулупе пса.
Тут же в калитке он увидел Гвоздя. Тот в одном зипуне перебежал через двор, чтобы руководить облавой.
— Имай его, Догоняйка!
Можно было бросить ветхую одежонку и бежать что есть силы, но тогда пес бы уж точно оставил в покое тулуп и кинулся на плечи Данилке. Впрочем, не это рассуждение заставляло парня тащить за собой тулуп вместе с псом, а иное: потеряй он в дурацкой схватке одежку, новую взять будет неоткуда.
Вряд ли Данилка так просто избавился бы от пса, но повезло — с другого конца переулка шла на выручку собачья свадьба! Парень кинулся к ней что было духу, а Догоняй, не выпуская рукава, — за ним.
— Назад, Догоняйка! — заорал от калитки Гвоздь.
Но было поздно — пес учуял сучку.
Он неожиданно отпустил рукав, отчего Данилка упал на одно колено и присел. Запах, затмевающий сознание всякому кобелю, проник в его черные ноздри, и он, не обращая внимания на беспомощную добычу, побежал туда, где с полдюжины крепких, холеных, хорошо кормленных собратьев обхаживали одну невеликую и клочковатую рыжую сучонку. Данилка же опрометью выскочил на незнаемую улицу. И несся изо всех сил, пока не почувствовал, что еще шаг — и грохнется наземь.