— Ну что ж, — сказал он самодовольно, — по праву тамады предоставляю слово его сиятельству, генерал-фельдмаршалу.
Милютин не был готов к тосту. Немного растерялся, но затем окинул задорным взглядом офицеров и заговорил:
— Знаете, господа… В доме моем, после турецкой кампании, с моими прославленными офицерами я встречаюсь впервые. Гляжу на вас и вижу у каждого на груди награды: за Шипку, за Плевну… Гордостью наполняется мое сердце, что вы, воины отечества, совершили беспримерный в истории подвиг, освободив славянские народы от чужеземного ига. Нынче Европа и весь иной мир глядят на русского как на самого гуманного человека. Вот и опять собираетесь вы в поход за тридевять земель, чтобы оградить бедный кочевой народ — туркмен — от их вероломных соседей персиян, вступивших в сговор с Англией. — Милютин поднес к губам носовой платок, промокнул их и подытожил: — Такова она, русская натура: вчера турок били, а сегодня идем спасать их соплеменников. Выпьем, господа, за великую русскую душу, за тех, кому предстоит ехать в Закаспийский край!
Тост был принят восторженно, иначе и быть не могло: все-таки произнес его военный министр, к тому же хозяин этого дома. Но как только гости выпили и склонились к тарелкам, сразу же послышались тихие возражения: «Это как же понимать? В войне с турками десятки тысяч русских солдат полегло, а теперь изволь во имя спасения их соплеменников гибнуть?»
Тост показался многим весьма странным. Но те, кто уже в деталях был знаком с планом Второй Ахалтекинской экспедиции, приняли речь министра как должное. И лишь некоторые задумались: «Много ли будет проку от миролюбия? Год назад дрались с текинцами у Геок-Тепе, получили от них хорошую затрещину, а теперь к ним с миром направляемся. Не сочтут ли текинские ханы мирное устремление русских слабостью?»
Об этом подумал и сам Скобелев. Втайне он не соглашался ни с доводами Милютина, ни с планом освоения Ахал-Теке. Три года, отведенные на умиротворение туркмен, вовсе не предусматривали военных действий. Разве что англичане первыми переступят запретную черту?
Выпив рюмку коньяка после тоста министра, Скобелев прислушался к речам рядом сидящих и легко вздохнул: «Слава тебе, господи, не я один отрицаю прожекты военного штаба!» Он подумал о кавказском главнокомандующем, великом князе, и решил: «К чертовой бабушке всякие либеральные планы! Я найду поддержку у князя Михаила в Тифлисе! Захвачу Ахал в течение года и вовсе не стану связываться ни с пристанями, ни с железной дорогой».
Дерзкая мысль лишь на минуту ожесточила его лицо, и опять он принял вид веселого распорядителя.
Ужин проходил живо и шумно. Остроты, маленькие курьезные историйки непринужденно слетали с уст гостей. И конечно — тосты. Торжественно пили за героя турецкой войны, увенчанного славой побед, «белого генерала». Скобелев выслушал тост с гордо поднятой головой и еще раз подумал: «В том-то и дело, что слава приходит в грозных сражениях, а вы мне мирную канитель с туркменами навязываете!»
В праздничном гвалте никто не заметил прихода генерала Обручева. Войдя в столовую, он остановился и некоторое время оглядывал веселящуюся публику. Вместе с ним вошел высокий молодой офицер в парадном мундире. Он был мужественно красив: продолговатое лицо, орлиный нос, широкие черные брови и волевой взгляд, — все это бросилось в глаза, когда наконец на запоздавших обратили внимание.
— Николай Николаевич! Идите сюда, мы давно вас ждем! — позвала графиня и нетерпеливо сказала: — Скобелев, усадите, пожалуйста, гостей!
Обручев, с приподнятой в знак приветствия рукой, прошел за стол, дал место офицеру и сказал, прежде чем сесть:
— Господа, прошу познакомиться: доктор, капитан Студитский.
Капитан кивнул и сел напротив Скобелева.
Об этом офицере Скобелев уже был наслышан: фамилия его не раз произносилась в Главном штабе. Капитана назначили главой русской миссии в Закаспии, которая должна ехать туда раньше отряда Скобелева и развернуть дело по вовлечению туркмен в культурную жизнь и торговлю.
— Налейте капитану штрафную, — сказал генерал и спросил: — Говорят, вы служили в Ташкенте у генерал-лейтенанта Кауфмана?
— Служил, — по-свойски ответил капитан. — Оттуда отправился на турецкую кампанию.
— Н-да, — буркнул Скобелев и насупился: ему не понравился фамильярный ответ капитана, да и появление его вот тут, за столом. Генерал сразу почувствовал в нем противника. «Этот интендант собирается покорить туркмен добрым обхождением! Невероятно!» Доктор показался Скобелеву очень статским и не по чину независимым. Не понравились генералу умный взгляд капитана, высокая, вызывающая прическа и вьющиеся бакенбарды. Скобелев на какое-то мгновенье уловил, с каким интересом разглядывает капитана графиня, и снова спросил: